Наталья Шумак - Маша для медведя

-Нет. Выше. Под самый корень. Я так хочу.

Дед зашипел разгневанной коброй.

-Золотце, ты блажишь. Родне Максима это не понравится.

Но Полежаевой было море по колено. Она нашла взглядом самую суровую тетку из всех. Невысокую, чуть грузную. Совершенно седая, плотный черный платок, смуглое лицо. Господи, кто она была Максу? Привлекла ее внимание. Положила ладонь на край гроба. Сказала отчаянно.

-Он любил мои волосы. Очень сильно. Ему бы понравилось, что они всегда будут с ним. Я знаю. Вы позволите?

-Сдурела, дочка?

Маша покачала головой. Уже угадывая не дне темных, как вода в полынье, глаз этой пожилой женщины согласие.

-Он говорил, что мои волосы самые красивые, какие видеть в жизни доводилось. Он...

Не смогла договорить. Прикусила губу. Справилась с собой.

-Пожалуйста. Разрешите положить ему в ноги. В гроб.

Женщины обернулись друг к дружке. Та, первая, по виду самая главная, с которой Маша и заговорила, спросила тихо.

-Кто ты была ему дочка?

Кто она была ему? Маша подобрала, с трудом, точно говорила по-немецки слова. Соединила одно с другим.

-Он спас меня, однажды. Я его любила. Я ничего никогда не дарила ему. Ни разу.

Диман уже подошел, наклонился, что-то настойчиво забубнил. Одна из женщин, ни на что не обращая внимания, продолжала тихо плакать, облокотившись на гроб. Остальные теперь смотрели на Полежаеву. Невысокая решила.

-Хорошо, дочка. Пусть. Раз твое сердце просит. Мы не против.

Коса не поддалась сразу. Мишка резал и резал, отделяя тоненькие прядки одна за другой, сразу под затылком. Диман смотрел сверху, справа, со странным выражением бульдожьей морды. Дед едва слышно вздыхал. Маша терпеливо ждала, думая о том, что делает это не столько для Макса, если быть абсолютно честной, сколько для себя. Именно, что для себя, дурочки трусливой. Для себя, бестолковой и опрометчивой. Пусть ничего уже нельзя исправить. Пусть.

Ведь золотая Полежаевская коса не была жертвой, или знаком искупления. Ни коим образом. Подарок. Самый последний. Вот и все.

На поминки Маша не осталась. В новой черной косынке, (одна из женщин поделилась запасной) с непривычно легкой головой, под руку с дедом, она ушла с кладбища. Сразу после того, как услышала стук земли о гроб. Не дожидаясь конца церемонии. Илья Ильич вел ее, придерживая, чтобы не оступилась, ноги скользили по грязи, кто-то оглядывался на уходящих, кто-то ничего не заметил. Маше было все равно. Сказала вдруг, пустым, холодным тоном.

-Не ругай меня, пожалуйста.

Дед похлопал ласково по ее ладони.

-Нет. О чем ты. За что тебя ругать. Да и кто я такой, чтобы это делать?

-Ты?

-Да.

-Ты все, что у меня есть, дед. Ты - моя семья.

Он не сбился с шага, ничего не ответил, только рука, которой обнимал внучку, чуть дрогнула. Маша не смотрела на Илью Ильича, не видела выкатившейся на коричневую щеку, длинной блестящей полоски, мокрой и одинокой. Илья Ильич плакал второй раз в своей трудной жизни. Как и год назад, опять во время разговора с Машей. Только повод был иным. Не отчаяние, а... примирение с жизнью?

Маша не могла себе представить, какие бури бушевали в сердце ее деда. Через какую боль ему доводилось пройти.

У Ильи Ильича имелись свои счета, по которым, уже некому было заплатить. Свои вопросы, на которые уже некому было ответить.

На Машу нахлынуло чувство вины. Два дня провалялась молча, без слез, отвернув лицо к стене, не отвечая на вопросы деда, поднимаясь с постели только для того, чтобы выпить стакан воды, сходить в туалет. Других желаний не возникало.

Увидеть Матвея, спросить, что произошло? Нет.

Илья Ильич бросил все свои дела, то и дело подходил, чтобы прикоснуться к плечу, похлопать по спине, тихо повторить очередную мудрость, похожую на чушь.

-Все перемелется, золотце. Надо жить дальше.

Маша не отвечала. Минутная трусливая растерянность слишком дорого ей обошлась. Надо было вцепиться в Макса и кричать. Заставить выслушать себя. Надо было...

-Золотко, детонька, послушай меня, старика.

Повернула голову. Нашла взглядом близко-близко склоненное над постелью лицо деда. Казалось, что он говорит издалека, что она видит его не в живую, а на экране телевизора, например. Дед был таким ненастоящим, он мешал. Жужжал и жужжал, отвлекая от мыслей. Маша вспоминала все, что было в ее жизни связано с Максом.

-Уйди. Не хочу.

Дед отказывался отвязаться по-хорошему. Осторожно присел на краешек постели. Сгорбился. Вздохнул. Сухое коричневое лицо было строгим, серьезным.