Виктория Платова - Мария в поисках кита

Хотя киты гораздо ближе.

Их непрекращающееся гортанное пение иногда убаюкивает и даже расслабляет, но стоит только расслабиться и решить:

…все не так уж плохо, и всему можно найти объяснение, даже пустоте в доме, отдыхающем от прежних хозяев и готовящемся к встрече новых. Мебель уже привезли и расставили, а вещи нужно ждать в самое ближайшее время, а исполнительный и совершенно безобидный идиот Кико был нанят для того, чтобы присматривать за домом и содержать его в образцовом порядке. Вот и старается, и содержит, относится к своим нехитрым обязанностям чрезвычайно ответственно. И даже не берет деньги вперед, довольствуется малостью…

как тотчас возникает совсем другой китовый звук — намного более высокий, тревожный и угрожающий, и все, абсолютно все поворачивается задницей противоположной стороной:

…зачем идиот Кико всучил мне этот ключ? Он ведь мог просто показать комнату, где стоит телефон. Особых усилий и энергетических затрат от него не потребовалось бы, — это ведь даже не путешествие с острова на остров, на которое он согласился. И почему он не хочет смотреть на меня и избегает всяческих контактов, а мы ведь почти друзья, и не только плыли на лодке, но и катались на велосипеде, и он подавал мне руку, что умиляет…

О господи, скорей бы этот высокий звук сменился звуками пониже, иначе у меня снова пойдет кровь из ушей!

— Выключи, пожалуйста, эту шарманку! — кричу я Кико после очередной акустической атаки. — Выключи, я прошу тебя!..

Но безответная скотина даже не реагирует на мои отчаянные призывы и мольбы. Она слишком занята полировкой двух буфетов на кухне.

Ну ладно.

Если нельзя добраться непосредственно до источника звука, то можно перекрыть ему дорогу на ближних подступах.

Найти колонки, из которых льются китовые песни, и отключить их. Воодушевленная, я отправляюсь на поиски колонок, попутно пытаясь вспомнить, где видела их.

Нигде.

Я видела большой плазменный телевизор на стене, и стиральную машинку в ванной, и посудомоечную машину на кухне (все это — единственная техника в доме), но стерео колонки мне не попадались. После десяти минут бесплодных поисков я догадываюсь запрокинуть голову вверх и обнаруживаю их вмонтированными в стены холла, кабинета и кухни. Колонок не меньше десятка, самый настоящий домашний кинотеатр.

В тот самый момент, когда я обнаруживаю колонки и понимаю, что мне до них не дотянуться, начинается очередной сеанс китовых пыток. Самый ужасный и самый продолжительный: ушные раковины мгновенно пронзает острая боль — настолько сильная, что воспоминания об уколах спицы кажутся мне исполненными легкой ностальгической грусти «как я провел лето». Со спицей я провела прекрасное лето, она хотя бы щадила меня, давала секундную передышку, а этот звук не отпускает, давит и давит, рвет и рвет. Он словно испытывает меня на прочность, стоит неподалеку и с интересом ждет кульминации: когда же у меня взорвется башка.

Но предательская башка не взрывается, что, безусловно, жаль: взорвись она — и моим страданиям пришел бы конец. Я и сама готова оторвать себе голову и даже предпринимаю бесплодную попытку отделить ее от шеи — все напрасно. И пока я борюсь со своими собственными частями организма, в самые разрушительные на свете песни китов неожиданно вплетается человеческий… нет, женский голос:

«Пожалуйста, не надо…»

Это — не мой голос. Сама с собой я по-испански не говорю.

«Пожалуйста, не надо…»

«Я прошу…»

Теперь это другой голос. И он тоже принадлежит той, кто говорит по-испански.

«Умоляю тебя, умоляю… Нет».

«Прошу… Пожалуйста, не надо…»

Сколько же их всего — голосов? Два? Три?.. Они испытывают те же муки, что и я, их головы так же готовы взорваться?.. Одно я знаю точно: голоса окружены китами. И киты как будто выталкивают эти голоса на поверхность, как деревянный Маноло выталкивал деревянную Марию из хлябей прилавка. Боль не прекращается, но стоит мне зажмурить глаза и сделать шаг вперед (навстречу голосам — не китовым, человеческим), и она становится чуть легче.

Кажется, я поняла: нужно следовать за женскими голосами, чтобы уменьшилась боль. И по мере того как я с закрытыми глазами осторожно нащупываю траекторию пути, боль понемногу утихает. Но она все еще сильна. Слишком сильна, чтобы наплевать на все, открыть глаза и остановиться. Голоса, напротив, слабеют: они не становятся тише, но становятся каким-то… менее человеческими. Через минуту уже нельзя разобрать часть слов, еще через две — они и вовсе становятся нечленораздельными, а потом — сливаются с общим китовым хором.