Виктория Платова - Мария в поисках кита

Вода за бортом тоже нисколько не придумана: в этом убеждаешься, опустив руку за борт. Ощущения от соприкосновения с морем не самые приятные: обжигающий холод и резь в пальцах, как будто бы ты наивно и с наскока попытался вскрыть консервную банку рукой и был за это наказан. Но мне нравится и холод, и резь в пальцах, и ноющая боль. А еще мне нравится Талего. По той простой причине, что мы довольно быстро от него отдаляемся. Поначалу я еще стараюсь найти знаки, способные хоть как-то объяснить странные вещи, творящиеся на острове: большое черное облако, зависшее над единственной улицей (с обязательным вкраплением ветвистых молний), или молочно-белый столб энергетического портала, по которому снуют неясные тени: то ли души умерших, то ли американские космические челноки «Шаттл». Северное сияние, огни Святого Эльфа и эскадра НЛО тоже бы подошли. Но ничего подобного нет и в помине. Небо над Талего ясное, а силуэт скалистых берегов четок, и на самом его окончании свечкой вздымается «Cara al mar».

Пастораль, нах, сказала бы ВПЗР.

Минут через семь Талего съеживается до размеров большого голубого кита, еще через пять — до размеров гренландского кита, еще через две — до размеров карликового. Непонятно, откуда я знаю все эти названия, ведь я же никогда не интересовалась китами!.. И тем не менее могла бы легко отличить южного гладкого кита от такого же гладкого, но японского. И даже прочесть целую лекцию о песнях горбатых китов, в которых многие ученые находят сходство с человеческой речью, явление само по себе уникальное. В голове моей так и вертятся обрывки этой лекции. Озвученные не мной — кем-то другим. Именно озвученные, а не увиденные глазами, как можно было бы видеть текст брошюры или конспекта. Ощущение такое, что я уже слышала эту лекцию от кого-то из посвященных и запомнила дословно, и мне не терпится поделиться Великим Знанием с другими.

Но вряд ли Кико интересны киты, если это просто киты, а не особи с женскими головами. А других слушателей здесь нет.

Талего наконец исчезает с горизонта, но появляется что-то еще: широкая черная полоса на относительно светлой поверхности моря, метрах в десяти от нас. Определить ширину полосы невозможно, и поначалу мне кажется, что это — большой косяк рыб, потом — что это средней величины стадо китов. Но полоса все не кончается, к тому же верхний слой воды в ней движется значительно быстрее.

Течение?

Мне уже говорили о течениях, омывающих Талего, но когда?.. Когда мы возвращались с маяка и разговор зашел о «самой красивой женщине». И о том, что Талего — лучшее место на земле после Мадрида с его солнечными сторонами улиц.

«Здесь, у Талего, очень сильные течения. Мне это никогда не нравилось».

И что-то про то, что именно с течения все и началось. Что началось — я так и не узнала. Не услышала — мне помешала спица, воткнутая в ухо.

— Это течение, да? — спрашиваю я у Кико, указывая на полосу и стараясь перекричать шум мотора. — Говорят, что здесь очень сильные течения…

Кико подносит свободную руку к уху и изо всех сил трясет головой. И снова я не могу понять смысл его жеста: то ли он хочет показать, что не слышит меня, то ли предостеречь от бесед на тему течения — вдруг снова объявится спица?

Да-да, мне лучше помолчать, я поняла.

Минут через десять нос «Upon Reflection» мягко утыкается в причал крохи-острова. Я пропускаю и момент приближения, и момент встречи — только потому, что сижу к нему спиной. Кико умело и быстро швартуется (слишком умело и слишком быстро для островного никчемного идиота, мальчика-мечтателя и книжного урода), и вообще — ведет себя очень уверенно. Как будто швартовался у этого причала не один десяток раз. Закрепив канат на лоснящихся свеженьких кнехтах (разительный контраст со ржавыми собратьями из грота), он первым спрыгивает на причал и подает мне руку.

Снова.

И снова я опираюсь на нее, стараясь удержать равновесие и выпасть выйти из лодки как можно более грациозно.

Эффекта «папье-маше» больше нет. Рука Кико — это рука живого человека, в меру теплая, в меру жесткая, в меру почтительная.

— Ты ведь бывал здесь не однажды, верно? — спрашиваю я у парня.

— Пффф…

Безмозглое, лишенное даже намека на эмоцию «пффф» огорчает. Но это — единственный повод для огорчения. Ведь то, что окружает меня, призвано вселить надежду в самое отчаявшееся сердце. Имени острова я не знаю, но, будь моя воля, я бы так и назвала его — Esperanza. [49] Надежда (исп.).