Джулиан Барнс - Лимонный стол

— Джойс Стерва Ройс, они вполне заслуживают друг друга. Парочка тупиц. Разумеется, это отравляло всю мою жизнь.

— Ну хватит, мам.

— Не сметь на меня нукать, молодой человек! Прежде доживи до моего возраста. Вот тогда ты заработаешь такое право. Это отравляло всю мою жизнь. — Она не допускала никаких возражений; и она заново утверждала себя как родительницу.

Я налил чашку чая из чайничка у раковины.

— Он перестоялся.

— Не важно.

Навалилось тяжелое молчание, и вновь я ощутил себя ребенком, ищущим одобрения или хотя бы старающегося избежать выговора.

— Мам, ты помнишь Тора? — неожиданно для себя спросил я.

— Что помню?

— Тора. Когда мы были детьми. То, как машина ездила по всей кухне. Имела собственное мнение и всегда устраивала наводнения, помнишь?

— Я помню «Хотпойнт».

— Нет. — Почему-то мне обязательно требовалось расставить все точки над «и». — Я помню Тора. Очень гремел. С толстыми бежевыми шлангами.

— Этот чай невозможно пить, — сказала моя мать. — И кстати, пришли мне назад карту, которую я тебе дала. Впрочем, нет, просто выбрось ее. Остров Уайт, тупица. Штучки-мучки. Понял?

— Да, мам.

— Чего я хочу, если преставлюсь раньше твоего отца, в чем не сомневаюсь, так чтобы меня развеяли по ветру. Где угодно. Или пусть крематорий. Ты ведь не обязан забирать прах, знаешь ли.

— Не говори так.

— Он меня проводит. Скрипучее дерево дольше стоит. Тогда Регистраторша сможет заполучить его прах, верно?

— Не говори так.

— Поставит у себя на каминную полку.

— Ну, послушай, ма, если это случится, то есть, если ты умрешь раньше папы, у нее не будет на это никакого права. Решать буду я. Я и Карен. Никакого отношения к Элси это иметь не будет.

При упоминании этого имени моя мать вся подобралась.

— Карен — отрезанный ломоть, а тебе ведь я доверять не могу, а, сынок?

— Ма…

— Тайком пробираешься к ней в дом, ничего мне не говоря. Яблочко от яблони — вот, что ты такое. Всегда был сыном своего отца.

По словам Элси, моя мать отравляла им жизнь непрерывными телефонными звонками. «Утром, днем и ночью, особенно ночью. Под конец мы просто выдернули шнур». По словам Элси, моя мать постоянно заставляла моего отца заглядывать к ней и производить всякие починки по дому. Она использовала череду аргументов. 1) Дом наполовину принадлежит ему, и он обязан поддерживать его в порядке. 2) Он бросил ее без достаточных средств, чтобы нанимать кого-нибудь для ремонта. 3) Предположительно, он не думает, что в ее возрасте она примется лазить по стремянкам. 4) Если он сейчас же не приедет, она пройдет всю дорогу до дома Элси и приволочет его.

По словам моей матери, мой отец уже стоял под ее дверью, едва успев переехать, предлагая производить нужные починки в доме, вскапывать огород, прочищать желоба, проверять уровень в цистерне с нефтью — ну что угодно. По словам моей матери, мой отец жаловался, что Элси обращается с ним, как с собакой, не разрешает ему посещать клуб Британского легиона, купила ему домашние туфли, совершенно для него не подходящие, и требует, чтобы он прекратил все контакты со своими детьми. По словам моей матери, мой отец постоянно умолял ее позволить ему вернуться, на что она отвечала: «Что ты посеял, то и пожинай», хотя на самом деле намеревалась простить его — немного погодя. По словам моей матери, моему отцу не нравилось, что Элси гладит его рубашки кое-как и что от всей его одежды теперь разит сигаретным дымом.

По словам Элси, моя мать подняла такую бучу из-за того, что задняя дверь перекосилась, засов задвигался только до половины, и любой грабитель мог шутя его взломать, изнасиловать ее и убить прямо в постели, что мой отец с большой неохотой согласился поехать туда. По словам Элси, мой отец поклялся, что едет в самый последний раз, и пусть чертов дом хоть сгорит дотла, предпочтительно с моей матерью внутри, прежде, чем он согласится снова туда поехать. По словам Элси, пока мой отец чинил заднюю дверь, моя мать ударила его по голове неизвестным предметом, а потом оставила лежать там в надежде, что он умрет, и «скорую помощь» вызвала только через несколько часов.

По словам моей матери, мой отец не давал ей дышать, настаивая на починке задней двери, и сказал, что ему тяжело думать, как она там по ночам одна, и что все трудности разрешатся, если только она позволит ему вернуться. По словам моей матери, мой отец неожиданно приехал как-то днем с ящиком своих инструментов. Они сидели и часа два толковали о старых временах, о детях, и даже достали кое-какие фотографии, от которых у них на глаза навернулись слезы. Она сказала ему, что подумает о его возвращении, но не прежде, чем он починит дверь, раз уж он для этого приехал. Он пошел туда со своими инструментами, она убрала со стола, перемыла посуду, а затем села и опять перебирала фотографии. Через какое-то время она осознала, что со стороны чулана не доносится никакого стука. Мой отец лежал на боку и издавал булькающие звуки; очевидно, он снова упал и ударился головой об пол, а он же там бетонный. Она вызвала «скорую помощь» — Господи, они сто лет не ехали — и подложила ему под голову подушку, посмотри, вот эту подушку, на ней еще видна кровь.