Екатерина Щербакова - Вам и не снилось… пятнадцать лет спустя

Поэтому, увидев Людмилу Сергеевну, в первую секунду Таня хотела быстренько прошмыгнуть мимо… И тут же почувствовала, как проснулся большой и толстый червяк сомнения: а вдруг что-то не так с Юлькой, а вдруг все плохо, а вдруг эта встреча послана судьбой им обеим для… Для чего-то! Бежать от чужих проблем и чужого горя - это так правильно и рационально, своих не хватает, что ли! Но так в то же время неправильно и безнравственно, что начинаешь себя бояться…

Ругая себя на чем свет, Татьяна Николаевна решительно шагнула к Людмиле Сергеевне. И увидела широко открытый рот, высунутый язык и ожидающее выражение лица.

– Здравствуйте, Людмила Сергеевна!

Люся и Таня делали уже, наверное, восьмой заход вокруг станции метро. Они бродили медленно, точно старинные, давно не видевшиеся подружки, у которых накопился миллион известий и новостей.

Говорила, рассказывала Люся.

– Вот побеседовала я с Юлькой, с дочерью. А ощущение у меня, что я битых два часа пыталась втолковать чужому, незнакомому мне человеку прописные истины, типа «нельзя читать чужие письма». Юлька спятила, и я не знаю, что делать.

– То, что вы мне рассказали, - заговорила Таня, - особенно грустно потому, что это продолжение все той же, давней истории. Я думаю… Юлька навсегда оказалась ранена тем злом… Но не только это, - Таня тяжело вздохнула. - Конечно, состояние нелюбви для женщины - ужасно. Как я понимаю, у Юльки прошла ее необыкновенная, нечеловеческая любовь. Да и у Романа… И осталась пустота… Наш старый с ней разговор…

– Какой разговор?

– Вы даже не знаете… Разговор о том, что жизнь больше любви. Мы говорили об этом в десятом классе, вернее, говорила я, а она мне не верила… Но, увы, я оказалась права: любовь прошла, а у девочки в жизни ничего не оказалось для опоры: ни профессии, ни друзей, ни хоть чего-нибудь. Она отказалась от этого сама, добровольно, но ведь ей было всего шестнадцать лет. Как же так получилось, Людмила Сергеевна?

– И вы меня обвиняете, - подавленно произнесла Люся. - И она меня обвиняет. Наверное, вы обе правы. Я думала, что, если девочка растет в семье, где царит любовь, - этого вполне достаточно, она получает главное. И не надо больше никаких слов и объяснений… Знаете, я даже читала об этом в какой-то книжке по воспитанию: мол, главное, чтобы в доме была любовь. Так она была… И есть. И ничего, кроме любви, Юлька в детстве не могла впитать в свою душу. Но в реальной ее жизни все это отразилось, как в кривом зеркале: нет любви, значит, нет вообще ничего, вместо души пустое место, в котором поселяется монстр.

– Зачем вы так? - Таня даже испугалась. - Какой монстр, я не это имела в виду! Девочке плохо, она запуталась, потеряла почву… Вы ей поможете, она же ваша дочь…

– Моя дочь… Знаете, если бы сейчас были всякие парткомы и райкомы, то эта Рита и наш Максим имели бы уже кучу неприятностей. Но раз этого нет, моя дочь ищет иные, но столь же эффективные способы воздействия на… преступную любовь.

Таня слушала и лихорадочно соображала, надо ли сейчас говорить всю правду о Романе. Или ни в коем случае? Или Людмиле Сергеевне лучше знать все, чтобы что-то решить? Или… или…

Люся сама помогла ей найти правильное решение:

– Вот я подумала сейчас: засуну куда подальше мою гордость, прямо завтра позвоню, нет пойду к Лавочкиной Вере, к Ромке. Если надо, бухнусь перед ним на колени, умолю его вернуться и позаботиться о Юльке, хоть немного помочь ей… Не может быть такого, чтоб все ушло! Если они поссорились, я их помирю! Пусть он только вернется, мы их отправим куда-нибудь на Кипр, в Турцию, они ж действительно закисли в своей жизни, пусть развеятся, отдохнут. Как вы думаете, это правильно?

Таня поняла, что никуда ей теперь не деться:

– Нет, увы, неправильно.

– Почему? - удивилась Люся.

– Видит Бог, не хотелось мне сыпать соль… Боюсь, придется вам справляться самой, без Ромки. Дело в том, что он… Рома женится на Алене Старцевой.

Осталось всего лишь решиться сделать последний шаг. Головой все решено, сердцем - подавно, осталось только рвануть на себе рубаху - эх, однова живем!

Но Рита так не умела. И поэтому еще и еще раз мысленно проигрывала ситуацию и снова обдумывала будущее. В своих чувствах она уверена, не девочка уже, умеет, в отличие от тинэйджеров, отделять любовь от секса - любимая тема молодежной журналистики. Да, это любовь, причем та, что на всю оставшуюся жизнь! С этим ясно. Но это все - чувства.

А внутри Разума сидит такой противненький внутренний голос и свое зудит: «Что ж ты творишь, женщина? Устоявшуюся, состоявшуюся, благополучную жизнь по живому рвешь?» - «Устоявшуюся? - мысленно кричит на «голос» Рита. - Может, застоявшуюся? Болото, отстойник всех былых чувств и страстей! Ничего не осталось, только общая кухня!» - «А сын?» - «А что сын? Разве у него отнимают что-нибудь?» - «Ты же прекрасно все понимаешь!» - «Нет, не понимаю! Ребенку лучше, когда его родители счастливы. А я буду счастлива только с Максом». - «Допустим. Но ему - восемнадцать. Через десять лет он возьмет и разлюбит». - «Не хочу, не буду больше думать о завтрашнем дне! Всю жизнь жить мыслями о будущем! Надоело! Буду жить сегодня». - «Не думать о будущем? Ну, это ты, мать, не сможешь!» - «А вот и смогу!» - Рита сердито встает из своего любимого диванного угла и включает магнитофон. Лайза Минелли зазывает в кабаре. Рита начинает подтанцовывать и бормочет в ритм: «Нет бу-ду-ще-го-и-не-хо-чу-знать-ни-че-го-о-нем!»