Дзюнпэй Гомикава - Условия человеческого существования

— Не куришь? — спросил Кадзи по-китайски.

— Раньше курил.

— Бросил?

— Хватает мучений и без того, — спокойно и тихо ответил Ван. — Покуришь раз — потом будешь мучиться без курева.

— Так называемая революционная стойкость? — иронически буркнул себе под нос Кадзи.

— Не думаю, чтобы японцы стали снабжать нас сигаретами, — сдержанно возразил Ван. — Лучше не привыкать.

— Вот тебе и благодарность! — грубо прервал его Окидзима и посмотрел на Кадзи. — Спасали их от смерти, лечили, а вот и благодарность!

Ван только усмехнулся.

— Мы когда свободна будет? — неожиданно спросил Хоу на ломаном японском языке. — Мы народ крестьянска, воевать нет, тихо. Японский солдат пришла, наша женщина губил, мужчин туда-сюда гнал. Плохо совсем. Был тысяча, еще больше. Теперь шестьсот нет. Где остались? Помер!

— Нет, не помер! — гневно вмешался Сунн. — Не помер! Убили их!

— Я обещаю, здесь этого не повторится! — торжественно заявил Кадзи.

— Японский люди красиво говорят. И пишет красиво, — горько сказал Гао.

— Только неправда все, одни слова.

Окидзима сверкнул белками.

— Вы вольны верить японцам или не верить. Только помните — сейчас вы во власти японцев. Господин Кадзи и я — тоже японцы. Вот и подумайте, какая вам польза от таких разговоров. Под надзором военных были — небось помалкивали. Еще бы, там с вами не церемонились, сболтнешь лишнее — на месте расстреляют. А у нас отъелись на белой мучке за три недели и осмелели! Очень рад за вас, конечно, но советую не забывать — вы пленные, а мы ваши надзиратели. Так что особенно хорохориться не советую!

— Вы видите колючую проволоку, — медленно заговорил Кадзи по-китайски.

— Так вот, от вас зависит, снимут ее отсюда или оставят. Думайте, как хотите, но я лично считаю, что ваше будущее в ваших руках.

Ван Тин-ли искоса посмотрел на Кадзи. Староста третьего барака Хуан сказал:

— Когда в человек ложь нет, мы верим. Мы верим начальник, пускай начальник верит нам. Хорошо.

И на губах его мелькнула чуть заметная хитрая усмешка.

— А ты что скажешь? — спросил Кадзи у Ванна.

Тот ответил, что они не солдаты, поэтому имеют право требовать освобождения, а японцы по той же причине не имеют права их задерживать.

— Мне очень жаль, но права освободить вас я не имею. На меня возложена как раз обратная обязанность: не допускать вашего побега, — ответил Кадзи.

— Ну что, Ван, в военном лагере ты мог так разговаривать, признайся?

— Конечно, нет, — рассмеялся Окидзима.

— А почему? Наверно, опасно было?

Ван молчал.

— А здесь не опасно?

— Хотели бы нас уничтожить — не стали бы кормить пшеничными лепешками и лечить три недели, — тихо проговорил Ван.

— Что ж, ход мысли правильный, — усмехнулся Кадзи и повернулся к Окидзиме. — Будь добр, скажи им: если угроза смерти делает их покорными, а малейшее проявление снисходительности порождает дух сопротивления, нам придется пересмотреть свое отношение к ним. Даровать им свободу, как это ни грустно, не в нашей власти. Возможности у нас весьма ограничены.

Окидзима точнейшим образом перевел все это на китайский. Лица старост по-прежнему оставались бесстрастными, только Ван взметнул на Кадэи спокойный немигающий взгляд.

Наутро Кадзи с порога конторы наблюдал, как колонна спецрабочих во главе с Окидзимой шла на работу по специально для них огороженной с обеих сторон высоким проволочным забором дороге.

Мальчишка-посыльный упер руки в бока и важно произнес за спиной Кадзи:

— Очень несчастные люди. Обязательно убегут, господин Кадзи.

Кадзи обернулся и удивленно оглядел заморыша.

— А ты откуда знаешь?

— Чен сказал.

Кадзи крикнул Чена.

Тот выбежал к дверям.

— Убегут, говоришь? — Кадзи показал глазами в сторону удаляющейся колонны.

— Они работали в деревне, на своей земле… — Чен замялся, не решаясь продолжать.

— Ну и что же?

— Разве они захотят тут работать? У них ведь в деревне матери, жены, дети…

— Возможно. Но куда они денутся, если сбегут? Снова попадут в руки наших войск. Или им придется скрываться, а это похуже бродяжничества. Твой отец был бродячим рабочим, ты должен знать, что это за радость. Солонее придется, чем здесь…

— Бродяжить люди уходят по своей воле. Бросают дом, потому что нечем жить, идут искать пропитание в другом месте. А эти разве сами ушли от своих семей?

— Пожалуй, ты прав… — пробормотал Кадзи. — Но у меня здесь не лагерь военнопленных. Я пытаюсь обращаться с ними как с людьми, понимаешь?