Тони Джордан - Плюс один

О хламидиях я и вовсе молчу. А гонорея?

Я не одна из тех чокнутых, что то и дело боятся подхватить какую-нибудь заразу. Бактерии повсюду, в основном они безопасны и стимулируют иммунную систему. Люди, существующие в стерильной среде, заболевают раком. Это каждый дурак знает.

Но секс без презерватива на кухонном полу с едва знакомым мужчиной?!

Если бы я знала, что всё к тому идет, то по дороге домой задала бы ему пару вопросов. К примеру: «Ну что, давно делал переливание крови?» Или: «Ты, случайно, в последнее время не проходил полного медицинского обследования?» Или: «И давно ты занимался анальным сексом?»

Его рука становится тяжелой, а дыхание раздувает мне волосы. Какой-то он бледный. Мои ляжки слиплись.

Чем бы он ни болел, это наверняка у меня теперь тоже есть. И секс тут ни при чем.

Это всё из-за того, что я не почистила зубы ни щеткой, ни нитью, не выпила чаю. Не поставила тапочки перед кроватью, не расположила подушки в нужном порядке. В темноте вижу пижаму, та обвиняюще смотрит на меня со стула в углу спальни. Эти упущения, которые вроде бы на первый взгляд и пустяковые, на самом деле очень важны. Они имеют значение. Маленькие трещинки в подземном мире, тянущемся на много-много миль. Из-за них начинаются землетрясения и оползни, и я прекрасно представляю людей, которые пострадают от этих катастроф. Какие-нибудь старушки или дети-сироты, широко раскрывшие глаза перед объективом фотоаппарата и надеющиеся, что эти снимки расскажут о них миру и кто-то сильный придет и заберет их к себе домой. Лежа в кровати, я почти чувствую эти сотрясения – и знаю: эта рука, эта кровать, эта комната, дом планета – всё это висит на волоске. Вокруг меня нет ничего устойчивого – всё это потрескается и разлетится в щепки, а я провалюсь под землю и буду падать и падать, и вокруг не будет ни одной твердой поверхности, даже дна у той трещины, куда я провалюсь, не будет. И хуже всего – я знаю, что сама во всем виновата. Это из-за меня земля разверзлась. Из-за того, что я, идиотка, обо всем забыла.

Таков мир, в котором мы живем, – жестокий, бесконечно жестокий, и нестабильный. Катастрофы на каждом шагу, и никуда от них не скрыться. Твоя собака может умереть, или какой-нибудь тупой ребенок по неосторожности причинит бесконечное горе одним своим бестолковым поступком. Люди умирают, умирают дети, хоть они в этом и не виноваты. Когда я думаю о том, что случится с моим миром, мне хочется плакать, – и я плачу, только тихо, потому что не хочу, чтобы он проснулся и спросил, откуда слезы. Тело начинает дрожать от сдерживаемых рыданий, и дыхание становится неровным: воздух выходит рывками через нос, но кроме этого, почти ничего не слышно.

Всё ли в порядке с мамой? Я вдруг понимаю, что с ней что-то случилось: она умирает, вот прямо сейчас, лежит на полу в ванной, раскинув тощие руки и загребая пол, и выкрикивает мое имя, призывая меня прийти ей на помощь. Она уронила фен в ванну и потянулась за ним; кусок хлеба застрял в тостере, и она попыталась достать его ножом. Когда мне было 6 лет, у меня поднялась температура, и она осталась со мной, сидела на краю моей кровати и кормила меня ванильным мороженым с серебряной ложечки из набора, который доставала только для гостей. Я помню те ощущения, когда лежишь больная: воздух спертый, алюминиевые жалюзи задернуты в тщетной попытке укрыться от жары, которая всё равно проникает в каждую клеточку твоего тела. Я тогда стала легкой, как воздух, взлетела и почти смогла увидеть свое тело с наблюдательного пункта на потолке. Я слышала тихие мамины шаги – она занималась какими-то делами. Складывала белье, подметала. Делала яичницу. Звук бьющейся скорлупы вернул меня в постель. Мама подоткнула одеяло и поцеловала меня в лоб. Я помню тысячу проявлений ее любви, оставшихся без благодарности и без отплаты. А теперь из-за меня она умрет.

А может, это Джил? Может, ее смерть я предчувствую? Она моложе меня, поэтому, скорее всего, она упадет. Люди постоянно умирают, поскользнувшись и размозжив себе голову. Или автокатастрофа – наверное, это уже случилось два или три часа назад, но никто не подумал мне позвонить, потому что они всё еще пытаются вернуть ее к жизни, эти красивые врачи в белых халатах, кричащие: «Интубируем!» или «Срочно третью группу!» Наверняка всё произошло из-за этого придурка Гарри. Они пошли на очередной скучный прием, устраиваемый его компанией, он напился, и она села за руль. А Джил плохо водит машину: она слишком тушуется, слишком нервничает, да и машина у них размером с небольшую квартиру, что тоже не помогает. Скорее всего, шел дождь – я слышу, он и сейчас идет, – и в темноте она свернула на светофоре направо, а поворота там нет, и черный седан – глупо ездить на машине такого цвета в такую погоду – выехал на желтый и вмазался прямиком в водительское сиденье, на котором сидела она. Гарри, естественно, отделался легким испугом, с другим водителем тоже всё в порядке, а вот ее раздавило в лепешку. Я знаю, всё так и есть. Множественные переломы, лицо изувечено.