Филип Рот - Прощай, Колумбус и пять рассказов

Как мне описать то, что было дальше? Это было так сладко, как будто я выиграл наконец двадцать первое очко.

Приехав домой, я набрал номер Бренды, но не раньше, чем тетя услышала меня и поднялась с постели.

— Кому ты звонишь в такое время? Доктору?

— Нет.

— Что за звонки в час ночи?

— Шшш! — сказал я.

— Он говорит мне шшш. Звонит в час ночи, как будто нам и так приходит маленький счет. — И она потащилась обратно в постель, где перед этим, с сознанием мученицы и слипающимися глазами, сопротивлялась тяге сна, пока не услышала мой ключ в двери.

Трубку взяла Бренда.

— Нил? — сказала она.

— Да, — прошептал я. — Ты не вылезла из постели?

— Нет, телефон рядом с кроватью.

— Хорошо. Как тебе в постели?

— Хорошо. Ты в постели?

— Да, — соврал я и постарался приблизиться к правде, подтащив телефон как можно ближе к спальне.

— Я в постели с тобой, — сказала она.

— Правильно, — сказал я, — а я с тобой.

— У меня шторы спущены, темно, и я тебя не вижу.

— Я тебя тоже не вижу.

— Было так хорошо, Нил.

— Да. Спи, родная, я здесь. — И мы повесили трубки, не попрощавшись.

Утром, как и условились, я снова позвонил, но почти не слышал Бренду, да и себя, кстати, потому что тетя Глэдис и дядя Макс собирались днем на пикник Рабочего круга [18] Рабочий круг («Арбетер ринг» — идиш ) — еврейская культурно-общественная организация социалистического направления в США. Была основана в 1900 г. для взаимопомощи в случаях болезни, смерти родных, безработицы, материальных затруднений и для содействия рабочим и социалистическим движениям во всем мире. Одновременно занималась распространением культуры на идише. , и случилась неприятность с виноградным соком в холодильнике — он капал всю ночь из кувшина и к утру просочился на пол. Бренда еще была в постели и с некоторым успехом могла продолжать нашу игру; мне же пришлось опустить шторы на своих органах чувств, чтобы вообразить себя рядом с ней. Я мог только надеяться, что настоящие наши ночи и утра придут, и скоро они пришли.

В следующие полторы недели в моей жизни было как будто только два человека: Бренда и цветной мальчик, который любил Гогена. Каждое утро перед открытием библиотеки мальчик уже ждал; иногда он сидел верхом на льве, иногда у него под брюхом, иногда стоял около и бросал камешки в его гриву. Потом он входил, топал по первому этажу, покуда Отто взглядом не поднимал его на цыпочки, и, наконец, устремлялся вверх по длинной мраморной лестнице к Таити. Он не всегда просиживал до обеда, но однажды очень жарким днем он уже был там, когда я пришел на работу, и вышел следом за мной, когда я уходил вечером. На другое утро он не появился, и, как будто вместо него, явился глубокий старик, белый, пахнувший леденцами и с сетью прожилок на носу и щеках.

— Не скажете, как мне найти отдел искусств?

— Третья секция.

Через несколько минут он вернулся с большой коричневой книгой. Он положил ее на стол, вынул свою карточку из длинного безденежного бумажника и ждал, когда я проштемпелюю карточку.

— Вы хотите вынести эту книгу?

Он улыбнулся.

Я взял карточку и сунул в машину, но не проштемпелевал.

— Одну минуту, — сказал я и вынул из ящика блокнот, перевернул несколько страниц, на которых играл сам с собой в морской бой и в крестики-нолики. — Боюсь, эта книга затребована в читальню.

— Что?

— В читальне. Кто-то позвонил и попросил ее отложить. Давайте я запишу вашу фамилию и адрес и пошлю вам открытку, когда она освободится.

Так мне удалось, правда покраснев раз или два, — вернуть книгу на полку. Позже днем, когда пришел мальчик, она была на том же месте, где он оставил ее накануне.

С Брендой я виделся каждый вечер, и, когда не было вечернего матча, державшего мистера Патимкина у телевизора, или карточной игры в Хадассе [19] Хадасса — благотворительная женская организация в США для содействия здравоохранению и просвещению в Израиле. , откуда миссис Патимкин возвращалась в непредсказуемое время, мы с Брендой предавались любви перед безмолвным экраном. Однажды пасмурным теплым вечером Бренда повезла меня в бассейн клуба. Мы были одни у бассейна; все кресла, кабинки, лампы, трамплины и сама вода существовали как будто только для нас. На ней был синий купальник, под лампами казавшийся фиолетовым, а в воде — то зеленым, то черным. Поздно вечером со стороны поля для гольфа подул ветерок, мы закутались в одно громадное полотенце, сдвинули два шезлонга и, презрев бармена, который упорно расхаживал взад-вперед за окном, глядевшим на бассейн, улеглись рядышком. Наконец свет в баре погас, а затем разом выключились фонари вокруг бассейна. Сердце у меня, наверное, забилось чаще, или еще что-то изменилось, потому что Бренда как будто угадала мое сомнение, — надо уходить, подумал я.