Алан Араменко - Диван для Антона Владимировича Домова

В тишине опустевших улиц иногда раздавались еще пока далекие раскаты грома.

Тоша стоял напротив института, глядя, как одно за другим гаснут окна, и здание погружается в сон. Рядом с ним сидел на качелях Евгений, сгорбленный и поникший, — совсем не тот энтузиаст, что молил о том, чтобы его взяли с собой. Видимо, близость к цели пугала его не только тем страхом, что вызван опасностью, но еще и тем, что появлялся, когда будущее становилось настоящим, а вот настоящее опять в будущее уже не превращалось…

Он и правда боялся исполнения сегодняшней миссии, ибо уничтожение института было последним этапом в их с отцом планах, и оно маячило где-то очень далеко. Оттого и не страшно было думать о том, что они станут делать, когда этот этап будет выполнен. Но теперь, когда он вот-вот должен был свершиться, нельзя было не задаться этим извечным вопросом: «А что дальше?» Но вот ответа на него человек, чьей жизнью была лишь месть и больше ничего, не знал…

Домов думал о том, как ему хочется поскорее оказаться на диване. О том, как очутился здесь, и о том, стоит ли игра свеч. И когда он вспоминал мягкость вишневой обивки, ему казалось, что нет, но если в памяти всплывала та скромная улыбка, принадлежавшая ей, он был уверен в обратном.

— Давно ты за мной следил? — спросил Антон, отрывая взвинченного Женю от его панических мыслей, желая хоть как-то убить время.

— А… что? — тот, разумеется, не сразу понял смысл обращенных к нему слов.

— Будешь много думать, только еще больше разнервничаешься.

— И что, мне теперь расслабиться и просто ждать?

— Именно.

— Я так не сумею.

— Не удивлен. Так давно ты уже за мной следишь?

— Несколько недель. Окончательно отец напал на твой след после того убийства в «Транс-Корес», но мы и раньше уже знали, что в городе есть один из проклятых.

— Один из проклятых! — фыркнул Домов. — Что за унизительная кличка, я же сын Бога!

Евгений поглядел на Домова осуждающе. С этим утверждением он явно не был согласен. И все же он боялся своего собеседника и поэтому попытался объясниться.

— Отец говорил, вы прокляты, что дар, которым вы обладаете проклят. Что ваша жизнь неестественна и…

— Проклята, я понял, — Антон улыбнулся. — Я пошутил, успокойся. Мне все равно, как вы нас называете. Так это ты тогда был? Я уверен, что видел именно твой взгляд. В моем дворе, незадолго до отъезда.

— Да… — отчего-то растерялся Женя.

— Ясно. И чего тебе было нужно? Рассчитывал убить меня при случае?

— Я… я следил за тобой, чтобы знать… мне нужно было составить твое расписание, понять привычки…

— Ах, то есть вы все-таки не совсем дурачки! — улыбнулся Тоша. — Искали подходящий момент. А чего тогда сегодня на меня кинулся? Или решил, что момент уже настал?

— Я отправился за тобой, потому что мы подумали, что это очередное задание, что ты едешь убивать. Мы не могли тебе этого позволить. Отец хотел ехать сам, но у него опять обострение, поэтому поехал я. И ты сидел такой отрешенный, вот я и…

— И подумал, что самое время со мной покончить?

— Ну да…

— Глупец. Оттого ты еще никого и не убил. Слишком торопишься с выводами. Отрешенный не значит рассеянный. И горячишься, весь на эмоциях, а должен быть спокоен и тверд. Я твой безумный взгляд сразу же почувствовал.

— Ну извини, что я не такой же, как ты! — вспылил Женя. — Не бездушный монстр!

— Не такой? — переспросил Домов, безмерно довольный.

— Нет, — пробурчал Евгений, отвернувшись.

— То есть ты не бегал за мной, планомерно и упорно составляя план того, как со мной покончить? Не готовился привести в исполнение тот приговор, что сам же объявил?

— Ты все извращаешь! — еще больше насупился парень.

— Да ну…

Тоша не стал продолжать. Эта маленькая игра, так расстроившая собеседника, повеселила его, но уже начала надоедать. И он замолчал, слушая так любимую им тишину. Евгений же и вовсе не желал участвовать в этом диалоге, так как он лишь усугублял его тщетную борьбу с идеями, что поселил в его голову этот субъект, находившийся рядом, которые совершенно конфликтовали с теми, что взрастил в нем его отец, личность, которую он всегда не просто уважал, а боготворил.

Антон без труда выждал до оговоренного часа, пропялившись все это время в грозовое темное небо, и окликнул своего товарища, совершенно погрязшего в нерадостных и тяжких размышлениях. Женя послушно последовал за ним, но без воодушевленной готовности, как тот, кто уже не был хозяином своей судьбы, доверив ее в руки других, чужих ему людей.