Ещё раз, вкратце, повторила всё, что нужно написать.
— Да от себя ещё добавь, что б она не сомневалась, не выдумываем мы, не успокаиваем её, всё у нас хорошо. И не ленись, пиши про всё, что видишь, про нашу жизнь подробно.
Пообещала потом, когда Микко будет уходить, ещё раз напомнить ему содержание письма, чтобы лучше запомнил. И заторопилась.
— Пойтту сестру проветтаю, — от юности и до преклонных лет прожившая сначала в Петербурге, а затем в Ленинграде, она так и не избавилась от акцента. — Тым из труппы утром сол, но не виттела, стоп она во твор выхоттила. А втера опять на поясницу саловалась.
— Погода испортится, — согласился дед Эйнор. — Мне тоже ноги крутит. Особенно колени.
— Ну, я посла.
Дед спросил.
— Надолго?
— Побутту. Ей отной кучно.
— А если засидишься, что нам есть?
— Сто хотитте, то перитте. На кухне картоска. Риппа в туховке. — И видимо измаялась ломать язык неудобными для неё русскими звуками, перешла обратно на финский. — Яичек немного в корзине. На масло обменять отложены, да ладно уж, скушайте по одному. Есть захотите, найдёте что, еда в доме есть.
Они нередко так и разговаривали: дед говорил по — русски, а баба Хеля отвечала ему по — фински. А Микко употреблял оба языка, в зависимости от того, с кем разговаривал.
— Найдём, — согласился дед. — Ты бы к Марии зашла…
— К какой Марии? — Баба Хеля склонила вбок голову, удивленно приподняла одну бровь, прикинулась непонимающей.
— К какой, к какой… Известно к какой… К Мюхинен Марии. Гость же у нас, известие доброе принёс.
— Гость уже накормлен. Ещё захочет — найдём чем покормить. Не понимаю, зачем к Марии идти?
— Бутылочку возьми, ликиору сделаем — по — русски дед Эйнор говорил чисто, но в некоторых, наиболее торжественных словах вместо «ё» выговаривал «ио». Хотя совершенно правильно произносил слова обычные, например: вёдра, ёлка.
— Не понимаю… Зачем мальчишку самогоном поить?
— Не дразнись, мать, не серди меня…
— Ладно, зайду, — осчастливленная письмом баба Хеля была милосердной.
И видно было, не в терпёж ей больше дома быть, хочется новостью, известием от дочки поделиться.
Баба Хеля вернулась поздно. Принесла обещанную бутылочку. И для Микко гостинец, немножко рахкамайто [17] Карельский творог из снятого молока. Молоко отстаивают, снимают сметану. С простокваши сцеживают сыворотку, густой остаток сливают в глиняные горшки и томят в печи пять — шесть часов. Хранится не портясь очень долго, правильно приготовленный до полугода.
. Дед в кружке запарил горсть сушёной малины, когда ягоды разбухли и влага поостыла, размешал в ягодах столовую ложку мёда и влил, точнее будет сказать, медовую жидкость перелил, а ягоды протолкнул в бутылку с самогоном. Несколько раз встряхнул бутылку и поставил в холодок. К утру такой вот, нехитрого приготовления «ликиор» должен созреть.
Утром, когда Микко проснулся, старики собирались за стол.
— Умывайся и тоже садись, чтоб второй раз на стол не собирать, — позвала баба Хеля.
Стол, если бы не было молока, смело можно назвать скудным. Постные щи, варёная картошка, квашеная капуста да солёные грибы. И молока у них было не вдоволь, продавали его, либо меняли на другие продукты. Это сегодняшний утренний удой баба Хеля решила оставить для себя, точнее ради Микко.
Радовались они его приходу, возможному известию от дочери. Потом заботы особой о нём они не проявляли, но видно было, что с ним им веселее. Они и в Ленинграде «роднились», ходили друг к другу в гости, даже некоторые праздники вместе отмечали.
Дед налил себе рюмашку, граммов на пятьдесят, «ликиору».
— Тебе налить? — Предложил и Микко.
— Ты чему мальчишку — то учишь? — Возмутилась баба Хеля.
— Отца у него теперь нет. Кто ж учить будет? Я не научу, так никто не научит.
— Ты доброму учи! А пакостям всяким и без тебя научат.
— Научу и доброму. Сейчас поедим, да пойдём на Галинину половину.
В Галининой половине дед Эйнор обустроил столярную мастерскую. Пенсия, заработанная более чем сорокалетним трудовым стажем осталась по ту сторону линии фронта. И его и бабы Хели. Нужно было хоть что — то зарабатывать, как — то сводить концы с концами.
Верстак, ножовки с прямым зубом для поперечного пиления и с косым, чтобы пилить вдоль дерева, маленькие, с кухонный нож размером с мелкими зубчиками, и побольше со средним зубом, и с большим зубом, и совсем большая ножовка сделанная из разрубленной пополам двуручной пилы. Лучковые пилы, продольная и поперечная. Рубанки широкие и узкие. И горбатый для строгания арочных рам. Фуганок и полуфуганок для чистового строгания. Отборники, разнообразных профилей калевки, зензубель и шерхебель, которые дед Эйнор называл «зензупка» и «шершепка». И несколько коробок со штихелями.
Читать дальше