Алексей Слаповский - Участок

– Это как же – честный бандит? – тут же ехидно спросил Мурзин.

– Ну, это такой, который, конечно, тоже грабит, но по совести.

– Как это – грабит по совести? – не унимался Мурзин.

– Ну, то есть последнее не отнимает.

– Последнее у человека – жизнь! – поднял палец Мурзин. Его после ухода жены все время тянуло на какую-то философию.

– Вот я и говорю, – согласился Куропатов. – Грабить грабит, но жизнь оставляет. Тоже ведь не всякий так сделает.

И мужики эту мысль одобрили: действительно, по нынешним временам грабить, оставляя жизнь, это если не честно, то справедливо. А если не справедливо, то хотя бы по-доброму. Мог бы убить? Запросто. Но – не убил. И на том спасибо.

Сошлись в одном: новый участковый – человек, несомненно, пьющий. Ибо арестовывать без спроса бандитов – честных или прочих – можно только спьяну или с похмелья. Однако если женщины отозвались о пьющести Кравцова с осуждением, то мужики подмигнули друг другу и цокнули языками, как бы говоря: наш человек!

И только Хали-Гали, как всегда, имел свое особое мнение. Хали-Гали ведь всегда видел в худшем лучшее, в лучшем худшее, во лжи правду, в правде ложь, то есть в любом явлении – противоположную сторону, которая, однако, на самом деле часто и является лицевой. Хали-Гали сказал:

– В командировку его прислали. Утопление Кублакова расследовать. Расследует и уедет.

От его версии отмахнулись как от самой простой и неинтересной.

И никто не предполагал, что новый участковый явится не один.

Никто не предполагал, что новый участковый явится не один.

Он явился с собакой. Собака диковинная. Одна кличка чего стоит: Цезарь. Хотя, положим, в Анисовке есть у собак клички и чуднее. У Савичевых, например, кобеля зовут Маркиз. А Стасов-старший, отец Володьки, зовет свою беспородную лохматую псину Камиказой. То есть от слова и понятия «камикадзе». За что? За то, что кудлатая эта хриплобрехая тварь смело бросается под колеса любого транспортного средства, которое проезжает мимо дома Стасовых. Трактор, грузовик, мотоцикл ли едет – тут же Камиказа выскакивает, лает до визга и воя, гонится, провожая до конца улицы. Ей и лапы отдавливало, и хвост прищемляло, и Геша на своем самодельном мотоцикле однажды ее вовсе переехал, но она не успокаивается.

– Дура ты, Камиказа! – не раз говорил ей Стасов. – Чего ты достигаешь, скажи, пожалуйста? Напугаешь, что ли? Остановиться заставишь? Или, думаешь, они тут больше ездить не будут? А?

Камиказа, естественно, молчит, опустив хвост и глядя в сторону. Если бы она умела говорить, то сказала бы, что это выше ее. Это как талант, когда важен не результат, а процесс. Это как стихи. Поэт ведь иногда и не хочет сочинять, а стихи сами в голову лезут. И она тоже не всегда с охотой бросается на машины. Иногда разнежишься на солнышке, задремлешь, размечтаешься о куриной косточке или о соседском, извините за откровенность, кобеле, но тут слышится тарахтенье трактора или натужное и глухое жужжанье грузовика – ноги сами собой вскакивают и бегут, из горла сам собой вырывается брех, не может она собой владеть, вот и все. Притом что в остальном собака скромная, не наглая, людей сроду не трогала и не имеет даже привычки лаять на них – даже если они забредут во двор темной ночью и поволокут что-нибудь. Этого, впрочем, ни разу не случилось.

Необычное в Цезаре было – внешность. Когда Кравцов, приехавший поздно и тихо, вышел утром из дома покойного Максимыча, где его поселили, все, кто увидел эту собаку, ахнули: ну и чудище! Лапы враскоряку, колесом, уши вислые, тело длинное, голова огромная, морда вся в складках, глаза красные... И по глазам не поймешь, что у этого чудища на уме. Но потом поняли: на уме у Цезаря одно только добродушие. Очень деликатный и ласковый оказался пес и совсем не гордый, несмотря на редкую свою породу – бладхаунд. Приглядевшись же, можно было увидеть в его глазах еще и грусть. Может быть, он грустил о прежнем хозяине – том самом бандите, который в спешке, уезжая в Англию, безжалостно оставил его, так что пришлось Кравцову приютить Цезаря. Собака ведь, принадлежа бандиту, убийце или, напротив, какому-нибудь учителю пения, как правило, понятия не имеет, что хозяин именно бандит, убийца или учитель пения. Он – Хозяин, и это главное.

А может, Цезарь грустил о новой хозяйке, жене Кравцова, к которой успел привыкнуть?

...Итак, в Анисовке утонул участковыйи прислали другого.

В Анисовке утонул участковыйи прислали другого. Кравцова.