Андрей Кутерницкий - Первая женщина

– Откуда ты? – удивилась она, вытащив сигарету изо рта, и пустила вниз струю синего дыма. Она была пьяна и вся возбужденно колыхалась своими пышными формами.

– Я хотел спросить... Где Вера?

Рита улыбнулась.

– Ну, зайди! – сказала, продолжая колыхаться.

На вешалке чернела военно-морская офицерская шинель с погонами.

– У меня гость, – шепнула она мне и крикнула кому-то в кухню: – Сейчас вернусь!

Я вошел в комнату.

Вещи, помнящие мое счастье, вновь окружили меня, но как будто что-то изменилось в их расстановке.

– Что ты хочешь узнать? – спросила она, усевшись на пуфике.

– Где Вера?

– Вера там, где ей сегодня не слишком весело. И очень больно. Из-за тебя, между прочим.

– Она...

– Да. Пусть все это наконец закончится.

– Что закончится? – промолвил я растерянно.

И вдруг зверь-страх под моим сердцем в одно мгновение стал громаден. Весь воздух вокруг меня зашевелился этим страхом.

Казнь!!! Его казнят!!!

– А что ей прикажешь делать? Ты кто такой, извини? Полковник? Директор? Капитан корабля? Ты – школьник!

– Мы хотели... У нас должен был родиться...

– У кого – у вас? – Рита взглянула на меня с неприязнью. – У нее он был бы. Какой из тебя отец! Ты соображаешь хоть сколько-нибудь в своей башке?

– Но она обещала.

– А что она могла сказать тебе? Как ты сам думаешь?

«Это дело грязное, кровавое!» – вспомнил я слова Веры и содрогнулся.

Не знаю зачем, я приблизился к окну и тронул занавеску.

– Я видел его глаза.

Рита посмотрела на меня вопросительно:

– Какие глаза? Чьи?

– Нашего ребенка, – сказал я в окно.

– Дурак! Там сгусток крови. И всё!

– Ты врешь! – прошептал я, наполняясь яростным гневом. – Ты врешь, гадина! Я видел его глаза! Он смотрел на меня!

Я бежал.

Не чувствуя ног, не слыша своего сердца.

Я бежал.

Задыхаясь, падая и вставая.

Я видел перед собой живот Веры. Только ее лицо и ее живот. Я должен был остановить казнь. Я знал, что у меня хватит сил разрушить весь тот громадный дом, в котором она сейчас находилась, и убить всех тех мерзавцев врачей, которые вот-вот могли прикоснуться к ней и осквернить нашу любовь.

Я расталкивал прохожих, размахивал руками. Я весь превратился в мой бег. Мелькали пролеты лестницы; сливались в единое полотно ступени эскалатора, который одновременно с моими сумасшедшими прыжками тащил меня глубоко под землю; звеня и кренясь, летели подземные поезда. А я лишь умолял их: быстрее! О, как мучительно долго ждал я на пересадочной станции! Я готов был бежать по туннелю!

Наконец я был возле родильного дома.

Спрыгнув с высоты пяти ступенек, ведущих от углового входа в комнату справочного, находившуюся в полуподвале, я прокатился по скользким кафельным плиткам и подлетел к окошку, проделанному в фанерной перегородке. Но тут на меня дружно заорали из очереди и заставили встать в самый ее конец. И я понял, что если буду сопротивляться, то обращу на себя излишнее внимание и, чего доброго, вообще не узнаю о Вере.

Задыхаясь от ненависти, отвращения, от протеста к тому мерзкому, что уже в ближайшие минуты могло произойти на одном из этажей этого запретного для меня здания, я встал за последним в очереди человеком, схватывая воздух раскрытым ртом, оглядываясь и озираясь.

«Ты обязан взять себя в руки! – приказал я себе. – Ты можешь выдать себя! Ведь ты не муж ей. Вдруг они откажут тебе в справке?»

Совсем близко от меня прозвучало:

– Следующий!

Я приблизил лицо к окошку и, глядя на куклу лет восемнадцати в новеньком белом халате и белом колпаке, заговорил сумбурно, неумело, не зная, как говорить о таких вещах:

– У меня тут сестра...

Кукла не подняла на меня глаз.

– Отделение! – сказала она.

– Аборты, – выговорил я слово, которое ненавидел так сильно, что, если бы была моя воля, я бы это слово разъял на буквы, чтобы его никогда более не было ни в одном языке мира. Чтобы даже понятия такого не осталось!

– Фамилия!

– Брянцева.

– Вера Станиславовна? – спросила кукла, прочитав в своем списке имя моей возлюбленной.

– Да, – ответил я.

– Все в порядке. Сделали. Температура нормальная.

– Когда... сделали?..

Дыхание мое провалилось, будто я вдохнул в себя вакуум, и я закашлялся.

– Утром.

– Ну, узнал и иди! – заикаясь, произнес позади меня крепкий парень и оттеснил меня от окошка.

Ничего не видя вокруг, совершенно выключенный из жизни, кашляя, мотая головой, я вышел на улицу. Я никак не мог вдохнуть в себя воздух. Тяжкие лапы крепко сдавили мою грудь. Я чувствовал, как рвота подпирает мое горло.