Алексей Никитин: Истеми

К тому моменту я уже протянул красный барьер по границе Болгарии с Грецией и двигался на север вдоль болгаро-югославской границы. Соблюдая ее изгибы, я не спеша добрался до Дуная. Тут генерал остановил меня.

— Вы сразу подписывайте, а то не все понятно. Это что? — он постучал пальцем по четырехпалой кисти Пелопоннеса.

— Это халифаты, — я написал «ОИХ» между Патрами и Дельфами.

— А это? — генеральский палец уперся в Болгарию.

— Каганат.

Я заметил опасливый взгляд Синевусова, брошенный на генерала. Синеусовский лоб заблестел мелкими каплями масла.

— Подписывайте, ну! — потребовал генерал.

За годы службы он неплохо выучился этой фразе. Я вывел «ЗК» над болгаро-румынской границей, потом, не дожидаясь новых вопросов, на территории Югославии написал «СРК». И объяснил: «Словенорусская Конфедерация».

— Буржуазная республика. Территория 9,5 миллионов квадратных километров, население 210 миллионов человек. Армия — 2 миллиона человек, есть ядерное оружие, — тут же дал справку Синевусов.

Я ему этого не рассказывал, а он меня не спрашивал. Значит, сам нашел в документах. Или Курочкин… Его ведь тоже где-то допрашивали. Может, рядом, за стеной в соседнем кабинете. Тогда я не знал наверняка, что кроме меня арестован еще кто-то из наших. Но догадаться было не сложно.

Генерал стоял, тяжело опираясь на синевусовский стол, и внимательно рассматривал карту.

— Ну, дальше, — потребовал он.

От Дуная граница Каганата пошла на северо-восток, рассекла пополам Румынию, оставила Украину без девяти западных областей и уткнулась в синюю ограничительную линию. Карта закончилась.

Не дожидаясь генеральских напоминаний, я отыскал нужное место, поставил жирную точку, большими буквами написал Умань и подчеркнул.

— Столица, — объяснил я.

— Так, а на юге? Вот это чье? — он постучал по Мраморному морю.

— Ага! — спохватился я. — Конечно, наше! — и отделил от Турции ее северо-запад. Красная полоса соединила устья Гедриза, Парсука и Сакарьи.

— Наше?! — ухмыльнулся генерал. — А турки согласны, что это наше?

— Никаких турок там нет. Это линия прекращения огня по перемирию 1975 года. Фактически, это — граница Каганата и Халифата. Правда, Словеноруссия считает, что проливы должны принадлежать им, но это же не серьезно.

— Не серьезно? — еще раз ухмыльнулся генерал. — Ну, хорошо. Продолжайте, — кивнул он Синевусову и пошел к двери. Но вдруг остановился: — А если Словеноруссия нападет на Халифат? Такое ведь может быть?

— А Советский Союз может напасть на Иран? — спросил его я, чтобы он понял, какую глупость сморозил. Но он понял что-то совсем другое? Все мои слова они толковали по-своему.

— Откуда такая мысль? — Генерал посмотрел на Синевусова. Тот беспомощно затряс головой. — Значит Словеноруссия у вас — аналог Советского Союза? Вы это имели ввиду?

Если человек что-то хочет услышать, он услышит нужное, что бы ему ни говорили. Мне оставалось только пожать плечами:

— Если бы хотел — сказал бы. Словеноруссия — не Советский Союз, а Запорожский Каганат не… — я замолчал, подбирая подходящее государство. — Никакая наперед заданная страна, — подвернулся огрызок формулировки из матанализа…

На следующем допросе я опять рисовал Синевусову карту. На этот раз — карту Халифатов.

— Кстати, — спросил он, разглядывая рисунок, — как, вообще, возникла идея такой странной игры?

Синевусов задавал этот вопрос не меньше пяти раз в день. Каждый день. Он выбирал момент, он отвлекал мое внимание, он маневрировал как Суворов под Измаилом, и раз за разом, требовал от меня повторения ответа — короткой фразы, которой не верил. Я вытвердил эту безобидную выдумку, простите, свои показания, и барабанил как дети — «Мороз и солнце», как студенты — определение материи по Ленину, как пенсионерки — цену ста граммов сливочного масла. Почему-то я решил, что сказанное однажды меняться не должно. Вот я и не менял. Синевусов слушал, скучал и ждал подходящего момента, чтобы снова, так, словно, на него снизошло небесное озарение, удивиться:

— Кстати, как, вообще, возникла идея такой странной игры?

Яблонцы, Яблоневые, Яблоневки, Верхние и Нижние, Великие и Малые, разбросаны по Житомирской области так часто и густо, словно не дуб-сосна-береза, а яблоня — главное дерево украинского северо-запада. Нам досталось Великое Яблоневое. На кормление, на поселение, на разграбление. Три с половиной недели колхозной жизни.