Астра - Избегнув чар Сократа

О самом главном она подумает сейчас. Время «свое гонять», как выражаются подростки.

Сон прошлой ночью. Будто бы В-нс, его узнаваемая специфика. Он сердит на нее, а она оправдывается, почему не бывает на занятиях, почему «отстает на фазу».

— Это ре… (неясное слово). Это кустами бывает. Кто там рядом живет?

И заикаясь, робея, она перечислила всех, кто живет поблизости к ней из группы, выдала добросовестно, как доносчик или безнадежно испуганный человек.

Милый сон.

— Это главное. Вот насколько я безответна, трепещу перед ним, — заключила она. — Могу ли я, глядя ему в глаза, не волнуясь, поговорить о своих делах? Или возразить? Никогда! Чем он держит? Почему невозможно оторваться от него? Уже и я боюсь не выполнить его распоряжения по еде или питью, боюсь пропустить занятия, «а вдруг отстану, вдруг не разовьюсь». Сплошное суеверие!

Волнуясь, Астра поднялась, сделала два-три резких наклона с поворотом. Подтянулась на домашнем турнике, перевернулась в вис. И в таком положении, вниз головой, вдруг представила В-нса, а над ним группу, из которой неслись к нему тончайшие прозрачные нити-струи. Вот оно! Она поскорей уселась на коврик и сосредоточилась. И постепенно увидела себя и других лежащими в маленьких камерах, словно в соседствующих пеналах; все лежали и молились ему, одновременно и с наслаждением выделяя сладкую патоку, словно тли для муравьев. Все происходило на высочайших абсолютах, в плотных огнево-вязких средах перед глазами, в которых тонет и ничего не видит взор. Вот то, что посвящают идолу, высшей идее. Вот она, наша выгода, вот оно, наслаждение и головокружение.

С этого дня нетерпение бежать на занятия рассеялось. Она заскочила слишком далеко, чтобы восторженно внимать вселенским новостям. Но осталось крепкое «надо». Она ехала в метро, замечая, что перестала понимать, почему ей «надо» быть на этих занятиях. И работала, напрягалась над этим «надо» и своим непониманием, пока не ощутила и в этом «надо» тонкую, словно пьезокристалл, специфику В-нса. В груди, словно отверстая рана, горела душа. Не приходить было невозможно! Вот она, ловушка, вот он, наркотик! Итак, работай, работай, никто не сделает этого за тебя!

Однажды она пришла в школу и, крадучись, с сапожками в руках, легко взбежала на второй этаж, чтобы посмотреть, как к дверям здания подойдет В-нс. Дождалась и пронаблюдала, как натянулась в ней «веревка боли» при появлении его силуэта на светлом снегу. Что в этой «веревке»? Страх — семьдесят процентов, обожание — двенадцать, эротическое влечение — четырнадцать. Убойные составляющие! Служба, самая настоящая Служба, не службишка!

— Астра! — окликнули ее в полутьме.

— Боб?

— Я видел, как ты поднялась мимо всех. Полюбила одиночество? А В-нс уже пришел.

— В том-то и дело, Боб.

Он понял мгновенно.

— Не хочешь его видеть?

— Не то слово. И ничего не могу с собой поделать.

— Я тоже.

— Ты?! Давно ли?

— Давно.

Он прошелся по темному паркету, блестевшему елочкой от редких уличных фонарей.

— Нам надо поработать, Астра.

Она молчала.

— Есть запрос. Может быть, на эту проблему, может, и нет. Но когда работают двое, отрабатываются целые пласты.

— Я знаю.

Он обнял ее, коснулся щеки. И вдруг оба с такой страстью прильнули в поцелуе, словно стремились друг к другу чуть не всю жизнь.

— О-о, — выдохнул Боб.

Они спустились в зал вдвоем. Пусть, кому надо, понимают, что они работают вместе.

Но залу было не до них. В зале шла перебранка.

— Вы, В-нс, нарочно так делаете, что мы и не хотим, а приходим! — кричала «почтальонка», — это нечестно. Вы давали нам запретные знания, о которых мы не просили, а теперь… у вас много умных слов против меня, но я чувствую, нутром ощущаю, как вы посадили меня на крючок, лишили воли и свободного соображения! Получается, что есть мы, неосмысленная толпа, и есть вы — высота и свет. А, по-моему, не так. Есть жизнь, и в ней есть вы и есть мы, разновысокие относительно друг друга.

— Рабами сделали, послушниками, — вторила ей Тина. — Обучаете свободе в пределах рабства перед вами. Что вы у нас берете, какую энергию? Признайтесь. Молчите?

В-нс с улыбкой стоял посередине. Потом поднял палец правой руки.

— Не ищите недостатков у нас, ищите недостатки у себя. Вот что бывает, когда задеваются самые глубокие, самые береженые и любимые прошивки: встают на дыбы, как ревнивые жены. «За это можно жизнь отдать!», как поется, вместо того, чтобы отработать и сменить себя на новую, свободную от… Кстати, от чего? Кто и что увидел в этом выступлении? Ситуация дается на всех.