Астра - Избегнув чар Сократа

— Приветствую милых дам, — проговорил он. — Разрешите присесть возле вас?

— Милости просим, — ответила Марина, ради которой, это было очевидно, он предпринимал свои действия.

Увидев его, подбежала Тася и остановилась в смущении, опустив темные ресницы.

— Что надо сказать? — улыбнулась Марина.

— Добрый вечер.

— Здравствуй, Тася. Как растет твой озорник?

— Хорошо. Мама, у меня снег набился в сапог.

Марина было наклонилась, чтобы поправить дело, но мужчина остановил ее, обратившись к девочке.

— Разве тебе самой трудно его вытряхнуть?

— Нет, не трудно.

— А все-таки нелегко, — он качнул головой.

— Совсем легко! — девочка присела на скамейку, стянула сапог и почистила его от снега, которого было-то один комочек.

— Славно получилось, — сказал мужчина.

И когда девочка отбежала, повернулся к Марине.

— Дети даются нам как бесценные дары, и на такое малое время, что родители должны воспитывать их для них самих, а не для собственного удовольствия, хотя оно и бывает то сладостным, то утомительным. Вы знаете, как ответил Эйнштейн, когда психолог Пиаже рассказал ему о своих наблюдениях за играми детей?

— Как же?

— Он выразился вполне серьезно, что его теория относительности — это детская игра относительно детской игры.

Астра подумала, что пора бы оставить их вдвоем. Наконец-то и для Марины настала сокровенная, таинственная женская жизнь, где так много значат взгляд, улыбка, прикосновение.

— Проша! Мы уходим.

— Уже, Аструня? — понимающе посмотрела подруга.

— Да. Он весь в снегу от ледяной горки и кучи-малы. Рада была с вами повидаться. Не забывайте нашу скамеечку, — попрощалась она с мужчиной.

— Всего наилучшего, — приподнялся тот.

После ухода Астры они немного помолчали.

— Ваша подруга — интересный человек, — задумчиво проговорил мужчина, проведя пальцами по тонким усикам, которые, как было иногда заметно, прикрывали мелкий шрам над верхней губою. — Как понял я из того «чуть-чуть», что рассказываете вы, Марина, то людям, подобным ей, то есть умеющим делать внутренние «разборы», предстоит вернуть в очищенном виде все то, что они отработали, человечеству, которое несет все это в своих пламенных душах. Важно лишь, чтобы они были добрыми, эти подвижники.

— Добрыми? Почему? — удивилась Марина.

— Потому что все зло в мире совершается «умниками». На них идет особенная вербовка в высших сферах.

— Да вы философ, Олег Евгеньевич! — ласково проговорила Марина. — А вот Астра говорит, что каждый человек обязан сам работать, по ее словам, над совершенствованием собственной души и жизнестроительством.

— Спасется один, спасутся тысячи. Пожелаем ей успехов.

Все-таки эта зима оказалась снежной и затяжной, даже в феврале стояли сухие сердитые морозы. Уже хотелось яркой синевы среди лохматых зимних туч, хотелось проталин и наста, а снег шел и шел, на горе дворникам-южанам с их лопатами.

Вскоре котенок Краська стал засиживаться на подоконнике. Пышный, усатый, с белой грудью, с черной полосочкой на спине — редкий прохожий не залюбуется на красавца-котенка! Зеленые глаза его зажмурены в щелки, будто спят. Не верьте! Они все видят, все замечают!

— Красенька, — сказала Тася, входя с мороза. — Котенька, миленький, я принесла синичку. Не обижай ее, ладно?

И, правда, в руках у нее маленькая птичка. С перебитым крылом. Должно быть, попали ледышкой.

Теперь, пока крылышко не срастется, ее домом будет старая клетка, оставшаяся после дрозда. Под самой люстрой, подальше от кота.

«М-рр, — замурлыкал Краська, не сводя с нее круглых глаз. — Очень, очень приятно».

Он не возражал. Напротив, он даже рад. Птички — это же так вкусно!.. И Тася вновь в тревоге.

— Почему этим зверюшкам надо непременно кого-то съесть? — вздыхала она. — Как-то не так устроен мир.

Крылышко срослось. Синька уже летала по комнате все уверенней и уверенней. Душа веселилась, когда она, пестренькая, черно-желтенькая, с белыми щечками клевала с ладони или скакала перед тарелкой во время обеда.

— Дзинь-синь, дзинь-синь, дзинь-синь! — раздавалось по всей квартире.

— Красенька, будь умницей! Не трогай Синьку, — умоляла Тася.

Но Красик только смеялся. Глазами. Охота веселила его. Ух, как научился он затаиваться и замирать! Настоящий хищник в тропической саванне! Лишь подрагивал кончик хвоста, совсем как у тигра.

— Стыдись, Краська, стыдись.

Давно пора отпускать птичку на волю, а Тасе все жаль расставаться с нею, такой юркой, быстрой, как солнечный зайчик. А на улице уже веяло весной, солнцем, первыми проталинами.