Астра - Избегнув чар Сократа

— Это еще что? — насторожилась она. — Такой перевал?

— Гранитные развалы, сплошная вздыбленная поверхность, — вздохнул он. — Тувинцы знают его, там тропа, видишь?

— То тувинцы.

«Запомним это место», — она очертила карандашом легкий кружок.

С полевой сумкой Астра вышла из палатки главного геолога. И увидела Кира. Он подъезжал верхом на Кауром. Оказывается, он не только лихой наездник, но и читает карту, умеет смотреть аэроснимки в объёме, и вообще на своей дипломной практике он временами, когда начальник отключался, замещал его в двадцатом районе, на Дальнем Востоке, где на горе Отчаяния, на высоте 1460 метров, до сих пор лежат четыре огромных ребристых гвоздя, забытые еще топографами.

— Отпад. Я сам давно в Москве был, теперь я здесь, а они так и лежат на отметке 1460 метров. Не хило?

— Да, — кивнула она. — Можешь набрать продуктов на три маршрутных дня и три контрольных? Мы отправляемся завтра.

— С тобой? — быстро спросил он.

Оба подумали об одном и том же.

— Завтра в семь, — ответила она. — После продуктов и посуды подбери крепкую сбрую, ремни, седла, потники. Мой конь вон тот, золотистой масти со светлой холкой.

… К полудню другого дня осталась позади открытая степь и кипящий изгиб реки Хемчик, на который они взглянули с отвесной скалы, с высоты птичьего полета. И поцеловались. К трем часам пополудни оказались напротив узкого, словно темная щель, устья распадка. Шумный ручей гневно вырывался из него на знойную равнину.

Холостой ход был окончен. Рабочий маршрут начинался именно отсюда.

Под копытами коней затрещала плоская щебенка зеленоватых слюдистых сланцев. Теряя друг друга в зарослях пахучих зонтичных трав, в тени высоких склонов, они стали подниматься вверх и вверх по бугристому днищу. Сверху на них смотрели взнесенные над зеленым ущельем освещенные каменистые вершины. Завтра отряд познакомиться с ними поближе, а пока всадники, то падая вперед на холку, то откидываясь назад на вьюки, пробирались выше и выше, напрягаясь среди ям, бугров и поваленных древесных стволов. Тувинские лошадки упорно взбирались по днищу. Пахучие травы сменились толстыми зелеными мхами, лиственницами, кедрами, ветки хлестали по плечам.

Время, время. Сегодня, на свежие силы, хотелось подобраться к перевалу как можно ближе, но записи и обследования скрадывали задел. В чаще деревьев уже вились первые сумерки.

Астра спрыгнула на землю.

— Ночуем.

Прошлась, разминаясь, туда-сюда, и взялась за полевой дневник. Кир разводил костер, рубил хворост, доставал посуду и продукты. Ветер задул по-вечернему сверху вниз, дымок костра потянулся тоже вниз, завис над ручьем туманными полупрозрачными пеленами. После ужина посидели у огня, поговорили. Палатка стояла поодаль, на плоском месте, устланная внутри смолистым тонким лапником, и окопанная, на случай дождя, канавкой.

— Спрячь в палатку нож и топорик, — проговорила Астра, — накрой пленкой вьюки, напои коней, отведи к траве.

Он молча поднялся, и тихо засвистел мелодию из «Кармен».

Они оттягивали то, о чем думали весь день. Уже совсем стемнело, над головой мерцали звезды, в зареве над горами вставала луна. Становилось холодно. Кир подбросил хвороста. Краткое пламя осветило их лица, выхватило из темноты ближайшие ели и кусты.

— Скажи мне, где ваш Окаста? — спросил он. — У меня к нему письмо от предка и бутылка рома. А все только пожимают плечами.

— Как он связан с твоим отцом?

— Как бывший студент с бывшим преподавателем, которого опередил в науке. Отец, кандидат наук, ушел в производство. Где ж Окаста?

— «Оторвался» куда-то в тайгу. Один, верхом. Уперся, обиделся, — и тоже пожала плечами.

— Обиделся? Что за некайфы? А-а… на тебя, что ли? — проницательно прищурился он.

— Похоже. На выражение моего лица. Решил, что все просто.

Обняв руками колени, Астра смотрела на трепетную игру серых и розовых теней на остывающих углях.

— Окаста — мучительный человек. Он взыскует у жизни смысл, полагая, что имеет на это право уже потому, что живет.

— Как частица, которая обладает энергией в силу самого существования?

— Да, точно. И боится не смерти, а бессмыслия жизни ввиду смерти. Над ним что-то тяготеет. Уверена, что он плачет от отчаяния и напивается оттого же.

Они помолчали. В ущелье входил туман, пора было забираться в палатку.

— А скажи… я не первая спрашиваю, — улыбнулась она, бросив взгляд на его руки с тонкими полосками на запястьях. — Это от любви?