Яков Рахманов - Судьба, или жизнь дается человеку один раз…

Наш отряд все дальше уходил от пойм рек и поднимался все выше и выше в горы, подножье которых было покрыто густым лесом, иногда трудно проходимым из–за частых завалов. Верховья гор были большей частью покрыты редкой растительностью, представленной преимущественно кедровым стлаником, на котором уже созревали небольшие шишки, туго набитые вкусными орешками. В лесу туда–сюда с шумным цоканьем шныряли многочисленные белки и бурундуки, сердито стрекотали пестрые кедровки. Горные ручьи стремительно несли голубую холодную и необыкновенно вкусную воду. В сумеречном зареве заката многочисленные горные отроги казались то доисторическими животными, то гигантскими океанскими волнами. Дни становились короче, ночи — длиннее. Маршруты делались менее продолжительными, больше времени работали при свечах в палатках, нанося на карты полученные данные о составе и строении изученного района, о найденных полезных ископаемых и другую информацию, необходимую для чтения геологической карты. В свободное время рыбачили, делились воспоминаниями, расписывали пульку или молча сидели у костра.

Как–то в один из дней над нашей стоянкой стал кружиться самолет. На третьем развороте из него что–то вылетело. Мы кинулись в рассыпную в ближайшие кусты. На берег шлепнулось, что–то прямоугольное, поднимая столбы пыли — это оказалась подшивка газет, мы очень обрадовались, ничего не понимая, за что нам такая милость. Под шпагатом, стягивающим газеты был конверт, в нем сообщалось, чтобы мы были осторожнее с оружием и особенно с сигнальными ракетами. Оказывается, мы двое суток были под прицелом эвенкийских охотников, пока им не сообщили, что это наш геологический отряд. Накануне мы отмечали день рождения одного из наших товарищей и в его честь салютовали разноцветными сигнальными ракетами. Несколько охотников из расположенного с десяток километров от нас стойбища первый раз увидели разноцветные всполохи от ракет. Они поспешили сообщить в сельсовет, что «на Огонер–Юряхе появился американ и кидал в небо огненные палки». Мы посмеялись от души и накинулись на свежие для нас газеты.

Главной, ошарашивающей новостью было сообщение об июньском пленуме. Отмечалось, что «ожесточённое сопротивление пыталась оказать осуществлению ленинского курса, намеченного XX съездом партии, фракционная антипартийная группа, в которую входили Молотов, Каганович, Маленков, Ворошилов, Булганин, Первухин, Сабуров и примкнувший к ним Шепилов». Участники группы, за редкими исключениями, были старыми соратниками Сталина. Недавно прошедший XX съезд КПСС, разделил страну (как и наш отряд) на противников и сторонников культа личности Сталина.Возник бурный и эмоциональный спор. Как это верные партийцы Молотов, Ворошилов могли стать фракционистами и антипартийцами? Дескать, это опять происки врагов народа, очередная партийная чистка и т.д. Старшие товарищи, в том числе Марат Ильич, попросили всех утихомириться и стали разъяснять суть решений этого пленума. Эти и другие «партийцы», опасаясь после смерти Сталина прихода к власти Берии, объявили его английским шпионом и врагом народа и расстреляли по принятым тогда канонам. Теперь же Никита (Генсек ЦК КПСС Н.С. Хрущев), также опасаясь потерять захваченную им власть, убирает возможных конкурентов, уменьшая их влияние в подковерной кремлевской борьбе. Я, еще не привыкший сомневаться в силе печатного слова советских газет, сильно задумался и удивился простоте и вероятной правдивости объяснения. Спустя пару недель, сплавляясь по Колыме, мы были потрясены увиденным. В одном из склонов ее обрывистых берегов, размытом водой, чередовались ряды человеческих скелетов: ряд черепов сменялся рядом ног. Эта жуть долго зримо стояла в нашей памяти. Я отчетливо понял высказывание, что «колымская трасса лежит на костях политзаключенных». Несколько лет в экспедициях с геологами не сделали меня диссидентом, но заставили повзрослеть и относится критически ко многому услышанному и увиденному.

Нам предстояло выполнить с десяток увязочных контрольных маршрутов, по пути пополнить запасы продуктов, взяв их на промежуточном лабазе, заготовленном весной, и возвращаться на базу для завершения камеральных работ. На шестой день мы подходили к лабазу. За пару километров до него мы увидели вокруг ярко–зеленые извилистые полосы, удивились и не могли понять, что бы это могло быть. Начиналась осень и вокруг вся растительность была преимущественно пожухлой. Подойдя к лабазу, мы обнаружили, что он был полностью разрушен медведем. Зеленные полосы оказались проросшим овсом. Медведю, вероятно, случайно порвавшему мешок с овсом, скорее всего, понравилось, как он золотистой струей высыпался из дыры и он стал его таскать вокруг лабаза, так же он поступил со вторым мешком. Посеянный таким образом овес за лето пророс, образовав зеленые полосы. Все остальные продукты были практически уничтожены. Консервные банки были погрызены — по сравнению с решетом в них было на порядок больше дыр. Пачки с индийским чаем, разорваны и перемешаны с землей, разодран мешок с мукой, которая была развеяна по округе. Оставшаяся в мешке мука покрылась цементной коркой. Все крупы и макароны, после вероятного нашествия мышей и сусликов, следы сытного пребывания которых встречались на каждом сантиметре земли, представляли собой невероятное крошево. Найдя чудом уцелевшие три банки тушенки и две пачки галет, мы, сколько смогли, собрали чай и сели горестно подсчитывать наши запасы на оставшиеся пять–шесть дней работы. Итог был не утешительным: еды хватит максимум на три дня. Когда с продуктами возникает проблема, как по какому–то злому року срабатывает закон подлости — еще недавно бывший в изобилии подножный корм куда–то исчезает. Встречавшиеся до этого почти каждый день олени, глухари, куропатки и рябчики как будто тут никогда и не водились. Из–за прошедших в верховьях дождей реки и ручьи разлились, вода стала мутной, и рыба перестала клевать. Тянувшиеся на много километров ягодники с прекрасной голубикой превратились в жалкие единичные кустики с полувысохшими редкими ягодками. Дело было к вечеру, делать было нечего.