Мачей Малицкий: Всё есть

«Всё есть» — четвертая книга Мачея Малицкого, поэтому я не стану повторять то, с чего обычно начинаются, посвященные его прозе рецензии. То есть не буду писать о позднем дебюте и личности автора, о его особой, привилегированной позиции на карте современной польской прозы. Повторяю: это уже четвертая книга Малицкого, и если кто-то еще не знает, какой необычайный ее автор феномен, пусть остается в неведении. Сомневаюсь также, что это нужно самому писателю. У него есть свои верные читатели — если не сказать фанаты. Его уважают, им восхищаются, хотя, разумеется, уважение и восхищение — не всеобщие. Читательский фан-клуб Малицкого — «институция» скорее элитарная. <���…>

В своей прозе Мачей Малицкий постоянно использует один прием, в основе которого лежит живое слово. Он зачарован живой речью и сводит свою роль к выискиванию и представлению ее «приключений». Не многим прозаикам такое удается — это ведь епархия поэтов, да и то не всех (только тех, что настроены скорее «лингвистически», чем «лирически»). А Малицкий обладает редкостным умением вслушиваться в польскую речь, улавливая самые разные ее формы и особенности, и еще более редкой способностью превращать обычное в необычное, повседневное — в чудесное. <���…>

Вынесенная в заглавие фраза «всё есть» относится главным образом к месту. Место это — плод фантазии автора, а толчком к его рождению (о чем мы читаем в помещенном в конце книги комментарии к эпиграфу) послужило случайно брошенное замечание, результат простого наблюдения. Ведь всем нам случается иногда попадать в места, которые кажутся абсолютно полноценными, самодостаточными, в которых «всё есть». Не слишком емкое «всё» из эпиграфа ( «мотель, автозаправочная станция, где можно купить спиртное, а там, за перекрестком — Живецкие Бескиды» ) колдовским образом, точно по мановению волшебной палочки, становится чрезвычайно вместительным. В радиусе нескольких километров имеются настоящее море и высокие горы, лес, река, дом, костел, кладбище, магазины, железная дорога, ведущая во все концы света, соединяющая родившуюся в воображении Малицкого аркадию с любым другим городом на земле, но главное — рядом, на расстоянии вытянутой руки, находятся сердечные друзья, доброжелательные соседи, множество любимых и любящих людей.

В этом сказочном краю живет герой повести, серьезный мужчина солидного возраста, очень симпатичный, с доброй душой. Характерно: автор избегает первого лица — явно говоря о себе, он ведет рассказ от третьего лица, что делает повествование достоверным. <���…> Подлинна в книге исключительно речь, изъятая из действительности, область же событий — родом из сказки. Есть у текста еще одна специфическая особенность — вкрапление чужих слов. Это скрытые цитаты, вплетенные в материю повествования, а также вставки на иностранных языках, воспринимающиеся как своеобразные чужеродные тела. Таким образом, полагаю, Малицкий указывает на ненадежность, приблизительность или даже ущербность так называемого частного языка, который звучит должным образом лишь как голос в хоре других голосов — иначе ему нельзя чересчур доверять.

Присутствует в книге и очень существенный мотив прощания. Послужившую заглавием фразу, в частности, произносит герой, собирающийся покинуть этот райский уголок. Восклицание «всё есть» — кратчайшее описание того, что он забирает с собой: несколько необходимых предметов обихода да старые бумаги. И — что важно — в рюкзаке у него нет ни одной книги, даже собственной. О каком же прощании речь? Уж наверное не с «этим светом». Скорее имеется в виду уход из сказочных краев, где море сходится с горами, а все люди добры и отзывчивы. А может быть, речь также идет о прощании с литературным творчеством, то есть в какой-то степени о прощании с самим собой? Трудно ответить однозначно. Но еще труднее отмести подозрение, что книгой под названием «Всё есть» Мачей Малицкий решил подвести итог своего четырехлетнего присутствия (прекрасного присутствия!) в польской прозе.

[Он любил белые полотенца, но только чтоб на них были коричневые аппликации; приняв душ, старательно вытирал уши указательным пальцем, засунутым под темную нашлепку: тогда на белой ткани наверняка не останется ржавых пятнышек — следов выковырнутой из ушной раковины бурой липкой серы.