Мачей Малицкий - Всё есть

— Так и было. Я знаю, в каком месте. Знаю, что меня туда понесло. Мы там были прошлой осенью с ребятами из института [4] Речь идет о Миколовском институте — культурном центре в Миколово (Верхняя Силезия), располагающемся в бывшей квартире культового поэта Рафала Воячека (1945–1971). Миколовский институт занимается издательской деятельностью, устраивает авторские вечера, выставки, концерты и т. п. . Встреча у нас там была.

— Идешь в воду?

— Нет.

— Бармен на месте? Задал вопрос?

— На месте. Два. Почему ты спрашиваешь?

— Мне всегда хочется пить, когда вылезаю из моря. Я пошла.

[Достал из рюкзака книжку. «Поврежденное крыло. Любовные стихотворения» Перевернул томик. На четвертой странице обложки художник повторил название, немного в измененном виде. «Крыло поврежденное». И убрал приписку «любовные стихотворения». Не заглядывая внутрь, сунул книжку обратно в рюкзак. Она пришла в посылке, которую доставил почтальон несколько дней назад. В толстом сером конверте было десять книжечек с издательским штампом: «Публикуем Удачные Идеи Автора». Растянулся на полотенце, подложив руки под голову.

Вернулись под вечер. Лысая пошла домой. В кухне Пес подвел его к пустым мисочкам. Когда открывал пакет с сухим кормом, зазвонил телефон.]

— Пан Мачек, был Витек, зашел на минутку со свертком и чуть погодя вышел без свертка. Как было?

— Жарко. Спасибо.

[На столе увидел сверток и прислоненную к нему записку. От Витека. Едем сегодня ночью. Два дня пробудем на семнадцатом участке. Поэтому принес тебе хлеб. Завтра около девяти пойдет ремонтный поезд — проверка тяговой сети. Приезжай. Поболтаем. P.S. ночью будет гроза. Тесто плохо подходило. Спрятал листок в коробку. Там он хранил все записки от Витека и Лысой. Насыпал в одну мисочку сухой корм, в другую налил воды. Поставил на огонь кофеварку. Закурил. Есть не хотелось. Перед уходом они съели в баре на пляже по две порции жареной трески, а на десерт Рыба угостил их ломтиками копченого дикого ирландского лосося. Его сестра жила на одном из Аранских островов. Муж рыбачил, а она выращивала овес и картофель. Раз в квартал почтальон притаскивал в бар на пляже большую посылку из Ирландии. Подошел к компьютеру. Одно новое сообщение. От Анджея. Сообщения приходили только от Анджея. Потому что только он знал адрес.]

Еще одна новая фамилия, и у меня лопнет голова.

[Прочитал на экране.

«Отлично, завтра поеду на семнадцатый участок», — подумал и снял кофеварку с конфорки.

Витек жил за магистралью, на краю леса, неподалеку от дороги в горы, напротив школы, Огородника и магазина. Появился несколько лет назад. Бросил, не закончив, медицинский в городе, женился на местной девушке, построил дом. Вначале работал на строительстве тоннеля, а потом его взяли в бригаду, отвечающую за содержание в порядке путей и насыпей. Недавно его повысили. Он выпекал самый лучший хлеб в окрестностях. Жена у него была высокая, полная и красивая. «Хороша», — говорил Огородник. Держала магазин и вела уроки физкультуры в школе. У них было двое детей. Девочка и мальчик. Из задумчивости его вырвал телефонный звонок.]

— Привет, пап.

— Привет, Зося.

— Я звонила несколько раз.

— Я был на море. Недавно вернулся.

— Хочу приехать в субботу. На пару часов.

— Отлично. Жду. Какой сегодня день?

— Вторник. Тебе что-нибудь нужно? Пришла масса книг и дисков.

— Книги не привози, упаси бог. У меня уже есть несколько. Знаешь что? Привези диски. Дам Лысой.

— Ха, ха. Несколько. Хорошо. В котором часу приехать?

— Как можно раньше. Дольше побудешь. Жду. Ага, меня может не быть. Завтра утром собираюсь к Витеку на магистраль. Переночую с бригадой.

— Привет Витеку и Деду. Всем привет. Какой участок?

— Семнадцатый. Передам.

— Хорошо. До субботы.

— Есть.

[Поставил кофе рядом с клавиатурой. Открыл папку «Всё». Около двух выключил компьютер. Закрыл окна в мансарде. Внизу оставил приотворенными форточки.

Громыхнуло. Растянулся на диване и взял книгу, открыл на первой странице и прочитал эпиграф.]

[…] Я полюбил искусство, как только осознал, что́ это такое, с шести лет. Всё, что было создано мною к пятидесяти, казалось мне очень даже неплохим, но то, что я нарисовал до семидесяти, ничего не стоило. В семьдесят три года я наконец познал истинную форму и природу птиц, рыб, зверей, насекомых, деревьев, травы, всего. К восьмидесяти я достигну еще больших успехов, а к девяноста овладею уже всеми тайнами искусства. Если доживу до ста лет, то поднимусь к новым, неописуемым высотам, а конечной цели я достигну примерно к ста десяти годам, когда всякая моя точка, всякий штрих будут насыщены жизнью. […]