Давид Фонкинос - Идиотизм наизнанку

— Да да, мы играли.

Вердикт последовал незамедлительно. Конрад расхохотался, полностью забыв про свой недавний ужас. Мы были почти счастливы. Но Тереза все же взяла реванш. Я оставался ее должником, поскольку Конрад не отказался от меня. Я был в ее власти, должен был отдать в ее распоряжение весь вечер, тогда как еще накануне мы с ним спокойно проводили время вдвоем. Спокойно, спокойно любили друг друга.

— Знаешь, Конрад, мы играли, чтобы решить, кто будет обедать с тобой сегодня вечером, и Тереза выиграла!

Мы были квиты.

Я отправил Мартинеса домой, сказав, что здесь нет ничего интересного. Я пребывал не в том счастливом расположении духа, чтобы интересоваться его историей с усами; чужие дела нас интересуют, только когда мы счастливы. Эглантина, не желая поверить, что Конрада нет дома, безучастно сидела в гостиной. Я видел, как позже она принялась бродить по комнате, стараясь придать себе этот безразличный вид, словно бьющее в глаза отсутствие Конрада не свидетельствует о том, что его нет. Она упорно искала его. Я был не в том настроении, чтобы сказать ей, насколько запущена моя прекрасная квартира; когда мы счастливы, мы можем проявлять недовольство своими подчиненными. Я ничего не слышал об Эдуаре после той ночи, когда мы напились, значит, со вчерашнего дня. Но что я знал о проходящем времени? Какое значение имело ласковое тиканье секунд в отсутствие Конрада? Можно кутаться в марте или мерзнуть начиная уже с сентября, честно говоря, погода, времена года, минуты — все это чепуха на постном масле, поскольку я чувствовал себя страшно одиноким. Жизнь без Конрада стала явным извращением, научной ошибкой. Как будто один плюс один оставалось равно одному. А это было неправильно. Когда жизнь приобретает оборот псевдоматематического действия, нужно семь раз отмерить, чтобы не сморозить глупость, ну что ж, ничего не поделать, что то разладилось. Цифры перепутались, порядок нарушен, жизнь пошла под откос.

Тогда то я и подумал о том, чтобы выставить отсюда Терезу. Все изменилось; и если вначале я хотел с ней помириться, то теперь главным было сохранить Конрада. И бесспорно одно — она перешла к угрозам. Я не понимал, почему я должен был отдать ей своего нового жильца, хотя, как владелец квартиры, имел право первенства. Я запрыгал от радости, когда эта простая мысль пришла мне в голову, словно избавив меня от мучившей занозы. Я немного задержался на этом: женщина, которую я любил восемь лет, превратилась для меня в впившуюся в ногу занозу. Что я должен был извлечь из этого сравнения? Разве годы уменьшают женщину в размере? Честно говоря, нужно было поторапливаться и сложить ее чемоданы, пока она не вернется. И хоть я не сомневался, что у меня впереди еще много времени, она самым наглым образом воспользуется ужином наедине с Конрадом, заграбастает каждое украденное у меня мгновение. Итак, я вошел в ее комнату с твердым намерением упаковать ее пожитки, адье, чао, финито. Подумать только, забыл добавить мое любимое бай бай… Прежде чем открыть шкаф, я остановил взгляд на картинах, написанных Терезой. Казалось, все они были заполнены яйцами… Все эти полотна изображали яйца в движении. Яйца в повседневной жизни, яйца за рулем, яйца в кино, яйца парами, яйца в омлете. Я не стал углубляться в художественный анализ, поскольку считал, что все это ужасно, полное отсутствие таланта. Короче, я немедленно счел своим долгом выставить ее отсюда. Я не намерен способствовать падению Искусства или еще чему похуже.

Я открыл шкаф, чтобы достать чемодан. На меня не произвела впечатления бирка аэропорта, прикрепленная к ручке; можно подумать, что она специально оставила следы нашего славного прошлого, чтобы внезапно взять меня за горло. Я всеми силами отгонял от себя воспоминания о нашей культовой поездке в Марракеш. Взяв чемодан, я осознал, что этим ставлю последнюю точку. Я считал последней каплей коллекционные сардины; чемодан был символом более высокого толка, он принадлежал барахолке прошлого. Оттуда извлекалось то, что переставало существовать; чемодан Терезы, который я поставил перед собой, напомнил мне могильный камень. Однако мои эмоции испарились как дым, когда, открыв его, я нашел записку, адресованную мне:

Нет, я не уйду.

(См. приложенную статью Д1816 Устава жильцов.)

В какой то степени я восхищался ею, тем, что она опередила меня. И я восхищался всеми женщинами потому, что они были мужчинами, наделенными более точным ощущением времени. Она раньше, чем я сам, разгадала мои намерения, тогда как мне самому мои намерения казались чаще всего случайными, иначе говоря, ни на чем не основанными. Короче, я читал, предварительно проверив, что нахожусь один в комнате, поскольку в этом неожиданном повороте событий чувствовался призрак женщины.