Юрий Буйда - Пятое царство

Ведьмы в России фактически лишены того мрачного и страшного ореола, каким они окутаны в Европе. Более того, они являются субъектами права и в этом смысле приравнены к проституткам: за оскорбление ведьмы с обидчика в судебном порядке взимается штраф размером две деньги, точно такой же, как и за оскорбление публичной женщины. На эти деньги, впрочем, на московском рынке можно купить курицу или дюжину куриных яиц.

Матвей Звонарев,

тайный агент, записал в своих Commentarii ultima hominis:

Как только я переступил порог своего дома, Олаф протянул мне на подносе почту и с многозначительной миной сообщил:

– У нас гости.

– Ну да, знаю, – сказал я, – они со мной – дворянин Истомин-Дитя и его подруга Луня.

– Молодая госпожа Юта Бистром, – сказал Олаф, понизив голос.

Я ждал.

– У них что-то случилось, но она не говорит – что. Сейчас она у Янины.

– Устрой-ка наших гостей, – сказал я. – И через полчаса пригласи госпожу Бистром ко мне в кабинет. Олаф!

Домоправитель, уже взявшийся за ручку двери, остановился.

– Гуннар остался в Галиче, – сказал я. – Думаю, через неделю вернется.

Олаф кивнул и вышел с непроницаемым лицом.

Умывшись, я уединился в кабинете, чтобы разобрать почту.

Письмо от Птички Божией лежало сверху, но я не стал его открывать. Патриарх сказал мне, что ее убили, и это известие отозвалось болью в моем сердце. Не хотелось бередить рану.

А вот письмо от Конрада Бистрома я прочел внимательно. Старик был смертельно болен и потому спешил, но я бы не сказал, что его предложение руки дочери не было мне приятно.

Тем удивительнее было, что Юта сама пришла в дом мужчины, пусть и друга семьи. Одна, без отца. Одна, без объяснения причин.

В кабинет заглянул домоправитель.

– Госпожа Юта Бистром!

– Принеси вина, – приказал я Олафу, – и свечи!

Дождавшись, когда швед вышел, Юта села в кресло.

Она была спокойна и решительна; выдавали ее только пальцы, которыми она перебирала и комкала платок.

– Матвей Петрович, я пришла просить вас о помощи…

Я молча наклонил голову.

– Позавчера я вернулась с вечери и нашла отца в лаборатории… – Она запнулась. – Он убит…

Я помолчал, прежде чем спросить:

– Вы сообщили кому-нибудь? Объезжему голове? Решеточным приказчикам? Губному старосте? Соседям?

– Я была так потрясена, что сразу бросилась к вам. В чем была, в том и пришла…

На ней было смирное темное платье и длинная накидка с капюшоном.

– Значит, два дня Конрад лежит там…

– Я боюсь!

Олаф принес вино и подсвечник.

– Ты мне нужен, Олаф, – сказал я. – Сейчас.

– Да, господин.

– С оружием.

Олаф кивнул.

– Можете подождать меня здесь, – сказал я Юте, – или подняться к Янине…

– Я подожду здесь.

Через несколько минут, вооружившись кинжалами и пистолетами, мы вошли в дом Конрада Бистрома.

На воротах был изображен треугольник со скошенной вершиной, слуги разбежались, но дом не был разграблен.

Мы обошли помещения первого этажа, но ничего подозрительного не встретили.

– Поднимись наверх, – приказал я Олафу, – а я – в лабораторию.

Дверь в sancta sanctorum дома Бистрома была распахнута.

Лаборатория была разгромлена: столы перевернуты, колбы разбиты, металлические приборы искурочены, расплющены, словно по ним колотили кузнечным молотом. Всюду осколки стекла, какие-то обломки, обрывки бумаги, капли крови.

Я склонился над телом Конрада, лежавшим на полу посреди лаборатории, и увидел то, что ожидал увидеть: язык вырезан, глаза выжжены, в груди торчал нож, вогнанный до рукоятки.

Старика пожирала страшная болезнь, оставлявшая ему, может быть, месяцы, а то и недели жизни, но кто-то решил опередить Господа.

Приподняв тело, я увидел на полу монету – серебряную монету со знакомым профилем на аверсе и надписью на реверсе «Amor Puer» – «Любимое дитя».

Монета не могла принадлежать Конраду по естественным причинам, но тогда кому адресована эта трогательная надпись? И как эта монета попала к Конраду?

Почувствовав за спиной движение, я выхватил пистолет и обернулся.

Это был Олаф.

– Иди к губному старосте и скажи, что убит Конрад Бистром, доктор. Можешь сказать, что его дочь сейчас в нашем доме. А я пока осмотрюсь тут…

Олаф вышел.

А я бегом бросился наверх.

Я надеялся найти подтверждение смутной догадки, возникшей только что, либо в кабинете доктора, либо… либо в комнате его дочери. И сделать это нужно было до появления губного старосты, приставов и следователя.