Юрий Буйда - Пятое царство

В тот день, когда был убит первый Самозванец и по Москве прокатилась волна погромов и поджогов, я со своими людьми отбил карету княгини Софьи у пьяного сброда, и той же ночью мы впервые познали друг друга. Праздничная нагота ее тела, ее любовная отвага, запах ее влажных волос и детский тембр ее голоса во время оргазма – все это навсегда осталось в памяти, стало частью моего Wesenheit [13].

Смутное время было ее временем – ревнителям благочестия стало не до нее.

Княгиня Софья меняла любовников, покупала картины итальянских мастеров, читала Маккиавелли и Монтеня, устраивала домашние концерты для избранных, – и всегда оставалась для меня единственной женщиной, которая заставляла меня забывать о разнице между fin amor, утонченной любовью к благородной даме, и fol amor, безумной любовью, сводящейся к животной радости обладания простолюдинкой…

Два года назад все изменилось.

Птичка Божия участвовала в домашнем спектакле, устроенном князем Матвеем Шаховским и его братьями, в котором Матвей выступал в роли царя, а братья играли бояр. Все участники спектакля по доносу были арестованы и приговорены к смертной казни за покушение на имя государево, замененной по просьбе патриарха ссылкой.

Кир Филарет имел тайную беседу с Птичкой о разнице между юмором и глумлением, после чего она закрылась в своем доме, как в монастыре.

Птичка Божия избежала наказания, ее имя даже не упоминалось в материалах следствия.

Может быть, и впрямь между ними, между Птичкой и Филаретом, тогда еще боярином Романовым, что-то было, как шептались сплетники…

Она все чаще болела, и виделись мы редко.

Я не мог понять, каким образом она оказалась втянута в дело о кровопийстве, и не хотел в это верить.

Наконец я поймал себя на том, что образ обнаженной Птички Божьей в моем воображении мало-помалу стал сливаться с образом обнажающейся Юты Бистром, перекрестился, перевернулся на другой бок и заснул.

Никон Младший,

секретарь Великого Государя и Патриарха всея Руси Филарета, Матвею Звонареву, тайному агенту, сообщает следующее:

шифр «одноногий ангел»

Гриф «Слово и дело Государево»

Памятка

Утвержденная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова (Главная Бумага) датирована маем 7121 года от сотворения мира – маем 1613 года от Рождества Христа. Оба ее экземпляра равноценны, оба хранились в Посольском приказе, запертые в ящике, который обит багряным бархатом.

Первый экземпляр имеет в длину 5 аршин 13¼ вершков и состоит из восьми склеенных друг с другом листов александрийской бумаги без водяных знаков. На обороте этого экземпляра стоят 235 подписей избирателей с упоминанием 272 имен. К документу приложены десять архиерейских печатей, подвешенных таким образом, что шнуры образуют буквы «м» (митрополичья), «а» (архиепископская) или «е» (епископская). Три митрополичьих печати из красного воска подвешены на красных шелковых шнурах, четыре архиепископские из темного воска с синеватым отливом – на лазоревых шнурах, три епископских из темного воска с коричневатым отливом – на темно-коричневых шнурах.

Второй экземпляр отличается большей длиной – 6 аршин 9 вершков – и состоит из девяти листов александрийской бумаги без водяных знаков. Этот экземпляр написан другим почерком, и на его обратной стороне стоят 238 подписей с упоминанием 256 имен. К документу приложены такие же десять архиерейских печатей.

По прошествии девяти лет царствования Михаила Федоровича Романова реальная ценность этих документов снизилась настолько же, насколько выросло символическое их значение. Злоумышленники, несомненно, могут использовать это с пользой для себя и ощутимым уроном для царя, веры и будущего.

Девица Юта Бистром

в своих Mea secreta [14] написала:

Как писал Константин Африканский, меланхолия – это такое состояние души, когда человек твердо верит в наступление одних только неблагоприятных для него событий. Причина болезни в том, что пары черной желчи поднимаются к мозгу больного, сознание затемняется (lumen ejus obscurat), и велик риск, что оно совсем погаснет.

Болезнь батюшки прогрессирует, пожирая душу. Щепотка толченого человеческого сердца с утра натощак приводит его в чувство, но вечером он вновь впадает в уныние. И тогда он пускается в рассуждения, навеваемые книгой «Биотанатос», сочиненной неким Иоанном Донном, проповедником из Лондона.