Юрий Буйда - Пятое царство

– Убита, государь.

Он выслушал мой рассказ не перебивая.

– Значит, монета, – сказал он, когда я замолчал.

Я положил монету на стол вверх аверсом, на котором были отчеканены портрет императора Дмитрия I и надпись по кругу «Дмитрий Иванович Божьей милостью царь и великий князь всея России и всех татарских королевств и иных многих государств».

Лжедмитрий на этой монете был изображен в королевской мантии, со скипетром в руке, но без короны. Были и другие подобные монеты, на одной из них он был в короне и назван императором. Это был вызов полякам, которые не признавали за ним императорского титула.

Самозванец пенял польским послам: «Королю польскому уже известно, что мы не только князь, не только царь, но также император в своих обширных владениях… Мы не можем довольствоваться титулом княжеским или господарским, ибо не только князи и господари, но и короли состоят под скипетром нашим и нам служат».

Такие монеты, изготовленные по польским формам, были скорее медалями, которые раздавались при коронации Дмитрия и Марины. Те, на которых надписи были сделаны по-латыни, дарили иностранцам, а медали вроде той, что лежала на столе перед патриархом, вручали русским гостям. Мало у кого они сохранились. От них избавлялись не только из-за выбитого на них богопротивного имени, но и просто потому, что золото и серебро не добывались в России и были дорогим товаром.

Кир Филарет, разумеется, и бровью не повел, но когда я перевернул монету, нахмурился.

На реверсе была отчеканена латинская надпись «Amore saucius».

– Пленен любовью, – сказал он. – И что ты об этом думаешь?

– Таких монет было не больше десятка, – сказал я. – Ксения уже была в монастыре, и, насколько нам известно, Самозванец с нею не встречался и не переписывался. Хотя и возможно, что он тайно передал ей эту монету. Не думаю, однако, что Ксения вспомнила о ней, когда убийца выхватил нож. Поэтому не исключено, что это он, убийца, вложил монету в ее руку, и тогда это – послание…

Патриарх кивнул.

– У тебя ведь тоже была такая монета, – сказал он. – Что на ней было написано?

– Память детства, – сказал я. – Pueritiae memoriam.

– Вполне невинно. А вот архиепископу Суздальскому Самозванец пожелал vitam aeternam [7].

Я усмехнулся: у Дмитрия было своеобразное чувство юмора.

Кир Филарет придвинул к себе пачку бумаг – сверху лежал чертеж новых часов для Спасской башни – и заговорил о том, ради чего решил встретиться со мной.

Убийство инокини Ольги, смерть монаха, присматривавшего за скудельницей, исчезновение трупов, нападения на царский дворец и Большую казну, наконец, стычка с призраками, которые чуть не отправили меня на тот свет, – эти и некоторые другие факты, по мнению патриарха, заставляли предположить, что кто-то пытается посеять страх, взбудоражить общество, чтобы подготовить почву для нового потрясения, угрожающего царствующему дому, вере и России. И главным орудием, скорее всего, станет новый самозванец. На это указывает, например, монета, которая была зажата в руке Ксении Годуновой.

– Фаустин? – предположил я.

– Этим мальчишкой занимаются наши дипломаты, – сказал кир Филарет. – Мы знаем, кто он, где он и кто рядом с ним. Но о тех, кто готовит мятеж здесь, мы пока не знаем ничего…

Я подозревал, что патриарх имеет в виду не столько личность нового самозванца, сколько саму идею самозванства. Но борьба с идеей – всегда борьба с личностью.

До сих пор ходили разговоры о том, что первый Самозванец не был убит 17 мая 1605 года, а чудом спасся. Говорили, что его мертвое тело было так обезображено, что узнать в нем Лжедмитрия было невозможно. Да вдобавок лицо его скрывала театральная маска. Говорили, что труп, который похоронили за Серпуховскими воротами на кладбище для безвестных пьяниц, а потом якобы выкопали, изрубили на куски, сожгли в селе Котлы и выстрелили прахом из пушки в сторону Запада, принадлежал другому человеку.

Кроме того, находились люди, утверждавшие, будто Ксения Годунова родила в монастыре мальчика, сына Самозванца, судьба которого неизвестна. Ему сейчас должно быть шестнадцать лет – взрослый мужчина.

Но Филарет заговорил не о них – о Георгии, и сердце мое сжалось.

– Что ты о нем знаешь? Где он? Что он?

– Государь, я встречался с ним лишь однажды, и это было давно. И у меня нет уверенности, что он действительно мой брат, сын моего отца и Варвары Отрепьевой…

– А ведь он сейчас – зрелый мужчина, – сказал Филарет. – Хорошо бы знать наверняка, что он тут ни при чем…