Росен Босев - Дни, что нас сближают

Она знает, что я стою у окна, потому и не перекрестилась, как обычно, когда зазвонил колокол. Мне стало неловко, я поспешил отойти… Верует ли она? Может быть, но вера ее была какой-то древней, суровой, грубой — такой же грубой, как и ее бог, как и вся ее жизнь. В церковь она не ходит, но, я думаю, она говорит со своим богом, когда бывает одна в лесу. Наверное, он возвращает ее к истокам ее жизни, к ее предкам…

Я как-то даже спросил ее об этом, но она сухо ответила:

— Сейчас молодые не верят…

В словах ее не было сожаления: все есть как есть, что ж тут поделаешь.

А курице она отхватила голову топором спокойно, равнодушно. И невозмутимо смотрела, как та дергалась и билась на колоде, разбрызгивая вокруг кровь.

В обед мы выпили по рюмке ракии, а потом ели куриный суп.

Часа в два я спустился в село. Тетка Саба прилегла на припеке под навесом. Возвращаясь вечером, я заметил на дороге — там, где ее пересекали выбоины, заполненные водой, — свежие следы автомобильных шин. Кто-то к нам приехал. Еще издали услыхал я мужской голос, а вскоре возле колодца увидел зеленый «москвич».

— Приезжай ко мне, — говорил мужчина, суетливо стаскивая с багажника пустые ящики. — Я, тетя, сельский житель. И дом свой построил, как строят на селе, и двор у меня есть, и сад. Приезжай, поживешь…

Хозяйки нигде не было видно, вероятно, ушла в дом.

— Могу прислать Венче, поможет тебе собраться. Она, Венче-то, очень тебя уважает. Почему, говорит, Благой, не привезешь тетю? Добро бы не на чем было, а то ведь машина своя.

Этот человек не понравился мне с первого взгляда. Он был маленький, юркий, и рука у него тоже была маленькая и отвратительно мягкая.

— Вы мне не поможете? — спросил он, кивнув на ящики, которые лежали и на заднем сиденье.

— Пожалуйста, — сказал я и, взяв пустой ящик, понес его следом за Благоем.

— Прекрасно, — сказал он.

— Что прекрасно?

— То, что вы сюда приехали.

— Да…

— Я так понял, — продолжал Благой, — что тетя с вас много не берет за пансион?

— Ну, это уж наше дело.

— А вы не обижайтесь. Я ей племянник и, можно сказать, имею отношение…

На этом наш разговор закончился. Когда Благой подтащил к дому бачок с бензином, хозяйка, выглянув из двери, посмотрела на него строго.

— Убери! — сказала она. — Весь дом мне провоняешь.

Она была права. Племянник принес с собою чужой запах бензина, горелого масла и еще чего-то, пропитавшего его одежду.

Ночью меня вновь разбудили напряженно-тихие голоса под окном. Видно, и этот чего-то просить будет, подумал я.

— Оставайся, если тебе уж так их жаль!.. Я один поеду, — сказал Благой.

— Я же толкую тебе: три яблони, только вот не уродили…

— А те тоже наши! Ведь мой отец сам их сажал, я ему помогал! А эти дурни даже убрать не могут — ссыпали в кучи под деревьями и бросили!

— Ящиков не было…

— Все одно сгниют.

— Я тебе запрещаю!..

— Потише. Не то этот услышит…

Прорычал стартер, глухо хлопнула дверца, и фары обшарили стены моей комнаты. Шум мотора отдалился и постепенно заглох.

Тетка Саба наверняка стоит во дворе — одна со своими мыслями. Потом я слышу ее шаги, и мне кажется, что я вижу ее, медленно ступающую по двору: луна освещает седые волосы, а тень безмолвно следует за ней по земле. Вот она вздохнула, опускается на жесткую свою постель. Лежит на спине и широко открытыми глазами смотрит в лунное небо…

Я заснул, не дождавшись возвращения Благоя. Сейчас вспоминается, что в полусне я все-таки слышал звук мотора, стук осторожно захлопнутой дверцы и напряженно-тихие голоса. Племянник уехал до рассвета, а утром — еще не было восьми — пришли Лефтер и участковый, светловолосый молоденький лейтенант.

Бригадир был мрачным и отчужденным, а лейтенант из-за его плеча с любопытством оглядывал двор.

— Так, значит… — глухо начал Лефтер.

Тетка Саба молчала, перебирая пальцами фартук.

— Сколько яблок набрала нынче со своих яблонь? — строго продолжал Лефтер. — Этот разбойник говорит, ты ему все отдала.

— Подожди, — вмешался лейтенант.

— Ты ведь знаешь, Лефтер, немного было, — сказала тетка Саба.

— А все-таки сколько? — В голубых глазах лейтенанта было, казалось, только детское любопытство.

— Должно-быть, корзины две-три.

— Вот! — зашумел Лефтер. — А сын твоего деверя нагрузил двести тридцать килограммов! Вор!..

— Ты ему дала две-три корзины, — сказал участковый. — А остальные он откуда же взял?

Тетка Саба молча смотрела куда-то поверх голов своих собеседников, и, поскольку она была невысока ростом, в позе ее было что-то мучительное и неестественное. Сглотнув, она пошевелила губами. Скажет сейчас правду! — подумал я. Ну же!..