Сергей Носов - Дайте мне обезьяну

Газета «Вечерние огни», косящая под независимую, встала на защиту чести и достоинства Леонида Станиславовича Богатырева. Статья называется «Зоофил?» – с вопросительным знаком. Нет, это очень сомнительно, что Богатырев действительно зоофил, а точнее сказать, зоофил, представляющий опасность для общества. «Впрочем, давайте сразу договоримся, – писал некто, скрывшийся под псевдонимом Ф. Неверов, – сексуальная ориентация – это личное дело каждого, я хоть и традиционной ориентации, но не считаю, что так уж зазорно быть зоофилом». Кстати, Большая Советская Энциклопедия, информировал общественность Ф. Неверов, зоофилию, или, иначе, скотоложество относила лишь в том случае к извращениям, когда влечение мужчины к животному вытесняло естественное влечение к женщине. Даже по строгим советским понятиям нельзя назвать извращенцем ни одного зоофила, решившегося на брак с половозрелой женщиной.

(Вот сволочи, подумал Косолапов, они узнали о предстоящей свадьбе!..)

Но откуда эти разговоры о зоофилии? Откуда непристойная кличка «Мучитель коз»? Ф. Неверов провел собственное журналистское расследование. Он встретился с жительницей села Дарцево (45 км по южной дороге) Александрой Осиповной Грачевой, бабой Шурой, как называют ее односельчане. Оказывается, восемь лет назад, в июле месяце, будучи еще скромным служащим риелторской фирмы, Л. С. Богатырев провел в доме бабы Шуры одиннадцать дней – он приезжал в Дарцево порыбачить. (Хорошо, однако, работают, подумал зло Косолапов.) Тетя Шура не забыла Богатырева. Он был хороший. Аккуратный, невредный. Скотину любил. Особенно любил козу. Ивовыми листочками кормил, разговаривал с ней, даже пас иногда за холмом, очень коза ему нравилась. На вопрос, как относилась коза к Леониду Станиславовичу, баба Шура ответила: «Дак она ж у меня пугливая была». Отчего коза околела, баба Шура не знает. «Можа, съела чего». Л. С. Богатырева в смерти козы не винит. По словам бабы Шуры, кончину козы Леонид Станиславович переживал тяжело, едва не заплакал. Как околела – уехал.

«Таким образом, несмотря на необъяснимую и даже загадочную потерю козы, – рассуждал Ф. Неверов с понятным Косолапову косноязычием и глубокомыслием, – Александра Осиповна, баба Шура, обладая гибким женским умом, не позволила себе ни на йоту унизиться до недостойных подозрений уважаемого человека. Можно только гадать, какого слона раздули бы из этой мухи предвзятые фантазеры, тем более недоброжелатели. Не из таких ли «дутых слонов» ткется в мастерских закулисья репутация честного и чистого на руку политика?»

В последнем абзаце Ф. Неверов напоминал читателям «Вечерних огней» о существовании презумпции невиновности и популярно объяснял, что она означает.

– Идиоты! – не выдержал Косолапов.

И это был комплимент.

В ночь перед похоронами Шутилина Тетюрину приснилась Катя, вернее, приснилось отсутствие Кати – он во сне ощущал, а не видел. Было что-то зримое, но не Катя. Да и как могла быть Катя, если снилось ее отсутствие? По существу же, приснилась Тетюрину необходимость объясниться в любви, сказать, по существу, ну хватит, пора, выходи за меня замуж. Он бы позвонил, но не знал телефона, он бы написал, но не знал адреса, он бы вошел в ее сон, но не знал сам о себе, спит или не спит. Удивительный сон. Умозрительный сон. Об утрате Кати. А проснулся, почему-то думая (совсем некстати) о Богатыреве, о провале женитьбы его.

Утренняя мысль о провале свадьбы Богатырева показалась Тетюрину необыкновенно счастливой, как первый признак возвращения к реальности. Все-таки закон высшей справедливости, думал Тетюрин, не допустил союза Богатырева и Риты посредством знакомства через собаку Тима. А не надо было переименовывать Ушанку. Почему не Ушанка? Почему именно Тим? Не Мухтар, на худой конец, не Шарик?… Да кто он такой, Богатырев, чтобы отдавать ему часть себя самого, да не только себя самого – часть ни о чем не подозреваю щей Кати, часть их, в самом деле, любви, – кто он такой?

Все к лучшему. Слава Креатору, подумал Тетюрин.

Синий Дом. Около десяти вечера.

– Тимофей, что вы там сачком вылавливаете? Идите лучше к нам, помянем Шутилина.

Тимофей Никитич положил сачок на стекло, подошел к подоконнику, на котором сидели Косолапов и Филимонов, молча взял стаканчик и выпил, сколько налили. Водки в бутылке оставалось немного, ‹ 0,3. Поминали аскетически, без закуски.

– С похорон, – показал Косолапов глазами на Филимонова.