Владимир Кунин - Интердевочка

Подъезжая с отцом в такси к нотариальной конторе, я еще издалека увидела, как Гулливер в нетерпении выплясывает около машины Кисули.

- Давай быстрее! - закричала она мне. - Уже двух человек пропустили!..

Она буквально вытащила отца из такси:

- Давай, батя, шевели ногами!

На какое-то мгновение мне его стало безумно жалко, но тут он испуганно зашептал:

- Деньги… Деньги вперед!.. - и я перестала его жалеть.

Сунула ему конверт с тремя тысячами и поволокла к дверям.

- Посчитать бы надо… - задыхался отец, на ходу пытаясь заглянуть в конверт.

- Не боись, папуля! - зло сказала ему Гулливер. - Не в церкви - не обманут. Шевели ножонками…

В помещении нотариальной конторы была дикая очередь. Кисуля стояла во главе очереди у самой двери нотариуса и махала нам руками:

- Сюда, Танька! Быстрее!.. - она пихнула мне приготовленные бумаги: - все уже отпечатано. Двигай!

Я пропустила отца вперед, вошла в кабинет нотариусов и в последний момент услышала сзади старушечий голос:

- Чего же они без очереди-то?..

И в ответ - два хамских, базарных голоса Кисули и Гулливера:

- Кто «без очереди»?! Кто «без очереди»?! Совсем ослепла, карга старая? Ну, дает бабуля!..

Когда мы с отцом вышли из нотариальной конторы, Кисуля протирала лобовое стекло своей «семерки», а Симка сидела впереди, выставив свои длинные красивые ноги наружу.

- Порядок? - крикнула мне Кисуля.

Я помахала бумажкой со штампом и печатью.

- Садись, - Гулливер открыла мне заднюю дверцу, а Кисуля села за руль.

Отец все еще сжимал в руках конверт с деньгами и жалко смотрел на меня. Потом всхлипнул и произнес дрожащими губами:

- Доченька…

Я ничего не ответила и села в машину.

- Будь здоров, батя! - крикнула ему Симка и захлопнула дверцу.

- Не кашляй! - добавила безжалостная Кисуля.

И мы поехали. Я обернулась и увидела, как он открыл конверт и, озираясь по сторонам, пересчитывал деньги…

Глубоко проминая рыхлый сверкающий снег, к дому номер тридцать два медленно подполз совтрансавтовский грузовик «вольво» с громадным фургоном - АВЕ 51-15.

Из высокой кабины в сугроб выпрыгнул водитель в свитере и лыжной шапочке. На мгновение замер, прислушался и оглянулся на наш дом. На наши окна.

Я могу поклясться, что он обернулся именно на наш дом. И хотя окна по зиме у нас были заклеены, но форточки в кухне и комнате распахнуты, и на улице, наверняка, было слышно, как мы все замечательно пели старую грустную песню про хас-булата.

Пели все сидящие за столом. Даже Лялькин отец, который успел загодя нахвататься коньячку и теперь был почти в полном отключе, и то пел!.. Пела тетя Тоня - Лялькина мать, прекрасно пели Кисуля и Гулливер… Низким, хрипловатым контральто удивительно пела Зинка Мелейко… С глазами, полными слез, пела моя любимая мама. Держась под столом за руки, пели Лялька с нашим молодым доктором Володей. Откуда они-то знают эти слова?..

И я с ними пела. Несмотря на полное отсутствие слуха. Пела и поглядывала в окно на наши девяти- и пятиэтажные уродливые блочные домишки, на узкие обледенелые проезды между ними, на новостроечный квартал, ставший мне таким родным - моим домом, моей родиной…

А потом я увидела, что мама уже плачет почти в открытую. Этого я не смогла перенести. Я взяла ее за руку, подняла и бодренько сказала:

- А ну, мамуля, помоги мне сладкий стол приготовить.

Я втащила ее в нашу пятиметровую кухоньку, усадила и дала в руки нож:

- Режь наполеон, мам. А я разложу пирожные и сделаю кофе.

- Может, кто-нибудь чаю захочет, - глотая слезы, сказала мама.

- И чай заварю.

Мы стали работать в четыре руки. Силы мои были уже на исходе и больше всего я боялась, что мама сейчас скажет: «Не уезжай от меня, деточка».

- Не уезжай от меня, деточка, - сказала мама.

Боже мой, как я боялась именно этой фразы!

- Я не от тебя уезжаю, ма. Я от себя уезжаю.

А из комнаты неслось:

- Я должна, должна переменить обстановку, мамуля. Иначе в один прекрасный день все полетит вверх тормашками. Я столько лет…

- Останься. Я помогу тебе.

- Не смеши меня, ма.

В дверях кухни возникла Кисуля:

- Помочь, девушки?

- Нет! Иди, садись за стол. Мы сейчас…

Кисуля исчезла, а я честно сказала маме:

- Жить в постоянном вранье… Слышим одно. Видим другое… Я лгу. Ты знаешь, что я лгу. Я знаю, что ты знаешь… Но я продолжаю, лгать, а ты делаешь вид, что мне веришь! Что само по себе тоже ложь… И так повсюду. Во всем. Надоело!..