Владимир Кунин - Интердевочка

- Вы, действительно, Николай Платонович Зайцев?

- Вам паспорт?.. Сейчас, сейчас принесу.

Он еле-еле проковылял в комнату, держась руками за стенку.

- Да, нет. Не нужно. Что у вас с ногами?

- Будто не знаете! Полиартрит же. Вы же мне по инвалидности пенсию платите. Собес же!

- Я не из собеса.

Старик остановился, замер, изумленно повернулся ко мне:

- Вот так клюква… А откуда же?

Потом мы сидели на кухне, и я боялась даже прикоснуться к столу - так все было нечисто, липко, запущено.

- Чего же ты зубы-то себе не вставишь? - вглядывалась я в него.

- Все как-то времени нет… - улыбнулся он, вытирая слезы. - Причем мне как инвалиду второй группы это бесплатно положено.

- И не бреешься.

- Это я только дома. А когда на работу или в люди, обязательно.

- Работаешь?

- А как же? Вахтером в трамвайном парке. Сутки через трое. Очень удобно. Это еще счастье, что у меня инвалидность с правом работы. Так что мы живем неплохо…

- Я вижу.

- Мне главное - Люсю поднять. А то она все лежит, лежит… Как Стасика родила, так и не встает. Врачи говорят - мозговые явления. А мама как?

- Тебе-то что?

- Ну, так…

Из комнаты были слышны приглушенные несмелые детские голоса.

- Ноги сильно мерзнут, - сказал отец. - При артрите очень нарушается кровообращение и все время мерзнут ноги…

- Слушай, - сказала я ему. - Я тут замуж собралась…

- Ой, доченька! Поздравляю…

- Во-первых, я тебе не «доченька», а во-вторых, мне твои поздравления, как зайцу - триппер. Я выхожу замуж за иностранца и уезжаю жить за границу. И мне нужно, чтобы ты подписал бумагу в нотариальной конторе, что материальных претензий ко мне не имеешь и не возражаешь против моего отъезда.

- Дела… - удивился он. - За границу. Вот так да!.. Значит, ты покидаешь родину? А как же мама? Ты об ней подумала?..

- Ты много о ней думал! - Мне захотелось его убить.

- Ой-ой-ой… Тут без пол-литры не обойтись. Выпьешь рюмочку?

- Я не пью.

- И правильно, детка. Но это моя собственная - чистый сахар, палочка дрожжей и никакой химии. Когда еще встретимся?

Я посмотрела на него, и мне показалось, что он сейчас снова расплачется.

- Черт с тобой, - сказала я. - Наливай.

Он проворно достал откуда-то мутноватую захватанную бутылку, две кошмарные копеечные рюмки и прикрыл дверь кухни. Наполнил рюмки и разрезал одно яблоко пополам.

- Ну что ж, - сказала я. - Давай выпьем, «папочка». Давай выпьем с тобой, Николай Платонович Зайцев, за то, что ты, сукин сын, старый кобель, бросил нас двадцать три года тому назад и ни разу у тебя сердце не защемило - как там поживают твоя бывшая жена Алла Сергеевна и дочь Татьяна Николаевна. Давай выпьем это твое вонючее пойло за то, что ты еще троих детей настрогал, а кормить их не научился, чтобы хоть под конец твоей никчемной жизни они выросли нормальными ребятами, а твоя жена поправилась бы!

Я выпила, а он снова стал плакать.

- Пей! - сказала я. - Сам же хотел выпить. Какая тебе разница за что пить?

Он испугался и выпил. Судорожно вздохнул, поднял на меня полные слез глаза, проговорил трясущимися губами:

- Что же это вы все такие жестокие?..

- С волками жить… - сказала я. - Давай, одевайся. Поехали к нотариусу.

- Зачем?

- То есть как «зачем»?! Чтобы ты там заявил, что против моего выезда не возражаешь и материальных претензий ко мне не имеешь!

Я увидела, что он снова взялся за бутылку, и прикрыла свою рюмку ладонью. Он налил только себе и вдруг улыбнулся беззубым ртом:

- А если имею? - и выпил. - Материальные претензии?

- Ты… Ко мне?! - я смотрела на него во все глаза. - Ты?! Да я тебя в порошок сотру, гад ты этакий…

- И никуда не уедешь, - он наглел с каждой секундой. - За все в жизни надо платить, Татьяна.

На мгновение мне показалось, что это сон, - и стоит только мне открыть глаза… Он сидел передо мной - грязный, небритый. Пьянехонький с двух паршивых рюмок, - и смотрел на меня победительно и непреклонно. Я даже задохнулась от омерзения и ненависти, но взяла себя в руки и почти спокойно спросила:

- Сколько?

- Это как посмотреть… - ухмыльнулся он.

- Сколько? - Я понимала, что он взял меня за глотку.

Он показал мне три растопыренных пальца.

- Рубля? Червонца? Сотни?

- Тысячи, - сказал отец и налил себе третью рюмку.

Уже совершенно не соображая, что сейчас произойдет, я потянулась к бутылке, чтобы засветить ему ею между глаз. Он четко разгадал мое движение и в ужасе отпрянул к стене, закрываясь руками.

Но в это время дверь приоткрылась, и девятилетняя Лариса с маленьким Стасиком на руках сказала: