Михаил Чулаки - У Пяти углов

Да черт с ними, с этими проницательными сумасшедшими! Федя был озабочен, куда теперь вести Стеллу. Дома мочки, кажется, нет. Но может прийти в любую минуту. Значит, можно целоваться, не теряя бдительности. Все равно как, наверное, сама мочка со своим Александром Алексеевичем — не теряли бдительности, пока мочка его не выставила совсем. Правильно сделала! Федя' хотел побыть со Стеллой там, где их никто не видит, но, может, Стелла хочет другого? Хочет в кафе, хочет на дискотеку… Опять: если б с Мариной, Федя бы и не интересовался, чего хочет она, — важно, чего хочет он! А со Стеллой гадает, как бы угодить ей.

Они вышли на Владимирский. Из «Титана» можно и сразу на Рубинштейна, но выход на Рубинштейна неудобный, через дворы, а на Владимирский спускаешься по культурной лестнице.

— У тебя, Тео, сомнения написаны на челе. Какая дума в тебе сокрыта?

Иногда она так выражается — будто в театре. Федя не любит, потому что не получается ответить так же.

— Соображаю, видишь. Куда пойти.

— Соображаешь на двоих — это оригинально. А на троих ты тоже умеешь соображать, Тео?

Кажется, она решила совать это «Тео» к месту и не к месту.

— Соображу на скольких надо, — мрачно буркнул Федя. — Ладно, пошли ко мне.

— Ты решил, Тео, что я достойна этой чести? Спасибо, нет слов. Одни буквы.

У Феди тоже — одни буквы. И он промолчал.

По Щербакову переулку они вышли на Рубинштейна. Федя вел Стеллу под руку и каждую секунду чувствовал, что касается ее — и от этого тоже, кажется, глупел на ходу. Но хоть и поглупел, хватило у него ума прежде чем сворачивать в проходной двор, взглянуть, свободна ли дорога. Двор был освещен слабо, и все-таки около второй подворотни Федя разглядел какие-то силуэты. Похоже, каратисты. Да, вдвоем мимо них идти не стоит: пристанут, скажут что-нибудь вслед — и не ответишь, опозоришься перед Стеллой. Это в лучшем случае, если только скажут. Ясно, надо обойти. Или зайти к Славке! Похвастать перед ним, с какой девочкой гуляет.

Витрина у Славки включена не была, но сквозь глухие занавески пробивался свет — значит, сам он у себя, хотя заказчиков не принимает.

— Зайдем-ка на минуту. Тут к другу. И Федя по-свойски стукнул в окно.

— Ну, кто?

Ого! Голос у Славки еще настороженней, чем в прошлый раз. Видать, нет жизни от алкашей. Нет, точно, надо объявление: «Ноу алкогол!»

— Да я же!

— А-а, ну залазь.

Славка увидел Стеллу и сменил голос мгновенно, как Райкин:

— О, прекрасная дама! Милости прошу.

Стелла вошла классной походочкой, будто в ресторан «Интуриста». А Славка за ней на своей единственной ноге — но так, как если вторая и не нужна. Лишняя она, вторая нога! Был фильм с одноногим — тоже ловко обходился — «Таинственный остров». Или «Остров сокровищ»? Один черт…

— Не ожидал, такой визит! Приготовился бы! Мы тут дичаем вдвоем без женщин, и вдруг такая фея!

Вдвоем? Знал бы Федя, может, и не зашел.

На крутящемся стуле для клиентов сидел молодой мужик, нога на ногу, весь в фирме. Рядом на круглом столике, на котором гипсовый слепок статуи Венеры — «для интерьера в стиле ретро», — торчала бутылка. Мужик вскочил с неприятной пластикой, будто особая смазка в суставах.

— Явление следующее: те же и фея! Прошу к шалашу! Живое подобие этой чувихи, — и он сделал жест в сторону Венеры.

Стелла от счастья как в невесомости — вот-вот воспарит. Как же: обозвали феей, сравнили с Венерой! Славка уже нес два стакана.

— И вино самое феерическое, — не закрывался фирменный мужик, — «Твиши»! А сам я Миша. Для рифмы. Вообще-то, друзья зовут Михно. Братька Михно — пойдет?

— А я Стелла, — голос у нее вдруг стал такой томный — задавиться! — А он — Тео. А почему — Братька?

— Ну-у… Во-первых, все люди — братья. Ну и во-вторых — вообще.

— Ладно, со свиданьицем, — сказал Славка.

— Нет, за прекрасных дам в лице Стеллы-феи! Федька вспомнил Александра Алексеевича. Правда,

у Братьки Михно вышло лихо — не то что у скучного мочкиного следователя.

— После такого тоста надо бы бить бокалы, да Стась не напасется стаканов. Считайте, Стеллочка, что я свой разбил —, мысленно. Как винцо, а? Не хуже, чем Крамбамбули! «За милых женщин, черт возьми, готов я пить Крамбамбули!»

Федя подумал, уж не артист ли этот Братька Михно? А Славка, значит, для него — Стась.

— Что — готовы? Поехали дальше. Следующий тост — нравственный. Высоконравственный. Против стриптиза! Обнажаться должны только прекрасные женщины и только перед художниками! «Маха обнаженная», была такая у Гойи. Стеллочка, вы прекраснее любой Махи — не знаю, имя это или профессия. Стась, если ты художник, ты должен делать ню! Выставить, например, Стеллочку в своей витрине — чтобы совсем ню!