Женя Крейн - Не исчезай

– Да бросьте, Нина! Вы попросту ей завидуете, пошло завидуете. Напишите что-нибудь сами. Поэт – вне судьбы. Поэт – это мессия. Поэт вечно распят. А вы о чем думаете – имя, книги! Да какой кровью даются эти книги, эти имена! Не надо вам этого, не надо вам этой славы. Бросьте! Будьте лучше пошло счастливы. Радуйтесь цветку и хорошему стейку с кровью. Занимайтесь любовью! Рожайте детей! Живите. Зачем вам эти мышиные хвостики? Не надо вам этого. Незачем вам гнаться за славой, особенно за литературной славой. Это опасный путь.

К Любе приезжают муж и сын. Свалившаяся слава докатилась и до ее маленькой семьи. Сразу распознав, в каком затравленном состоянии находится супруга, муж Гриша берет на себя все необходимые переговоры с прессой и с колледжем. Возможности открываются необыкновенные, ведь с его женой стремятся познакомиться самые именитые литераторы.

– Если не воспользоваться ситуацией, тебя тут же и забудут, – не тратя время на подготовку «клиентки» к серьезному разговору, напористо вещает муж Гриша. – Им важнее этот обрывок бумаги, что ты нашла, чем ты и твой поэт Фрост, вместе взятые.

Люба напряженно молчит и прячет глаза. У нее вид подбитой птицы. Возможно, домашней птицы – скорее всего, гусыни. Или курицы. Но ей приятна забота, вызванная даже и меркантильными соображениями.

– Ты меня слышишь? Ни на что не соглашайся, не посоветовавшись со мной.

Люба кивает.

– Они все же должны что-нибудь тебе предложить. Пусть какой-нибудь пост, даже бесплатное обучение со стипендией. Ты можешь попросить должность преподавателя русского языка. А я займу твою должность здесь. Понимаешь?

Она трясет головой. Не понимает.

– Ты им подскажи. Мол, у тебя муж, он может, знает. А ты ему поможешь на первых порах. Введешь в курс дела.

Она опять кивает, наконец понимая, к чему он клонит.

– Квартира бесплатная. Если тебе дадут должность, можно попытаться договориться, чтобы нашему мальчику предоставили обучение в колледже со скидкой, а может, и бесплатно.

Мальчику – сыну – абсолютно все равно. Он не понимает, что за ажиотаж поднялся вокруг его матери. Ему неловко. К тому же дома осталась подруга, с которой он уже вступил в близкие отношения.

– Гриша, мне надо с тобой поговорить, – нерешительно, почти шепотом начала разговор Люба. – Я хочу тебе сказать… То есть я думаю, мне так кажется.

– Что именно тебе кажется? – предвидя неладное, спросил Гриша.

– Подожди, я попытаюсь это выразить… Я так думаю, что нам надо расстаться… Нет, мне надо… Я хочу с тобой развестись.

– Зачем? Чем тебе так плохо? У нас с тобой жизнь теперь только начинается.

– Мне надо быть одной. Я поняла, что мне надо быть одной…

– Ты не можешь одна, Люба. Ты пропадешь. Ты же беспомощная!

– Нет. Это ты так думаешь. Ты думаешь, что я беспомощная, и хочешь меня в этом убедить.

– А какая ты – помощная? Что ты будешь делать, как ты будешь жить?

– Это не твое дело. Подумай лучше над тем, как ты будешь жить.

– Да! Правильно! А как я буду жить?

– Да какая разница… какая мне разница…

– Нет, тебе должна быть разница… То есть тебе не должно быть все равно. Ты добрая, Люба, очень добрая. И тебе не должно быть все равно. Ты меня любишь.

– Я? Тебя? Я никого не люблю… я себя не люблю…

– Ну, вот что ты себе придумала? Все будет хорошо, вот увидишь.

– Что именно будет хорошо?

– Все! Все будет хорошо. И тебе будет хорошо! Надо всего лишь привыкнуть. Надо привыкнуть ко всему этому, и тебе будет хорошо.

– Гриша! Зачем мне к чему-то привыкать?!

– Ну, чтобы жить дальше…

– Роберт Фрост купил эту ферму в тысяча девятьсот… – так Люба обычно начинала свою экскурсию по дому Фроста.

– Леди, а правда, что у него здесь рядом жила любовница? – спросил мальчишка, что возвышался над одноклассниками на целую голову, лохматую и рыжую. Он перекатывал во рту жевательную резинку, поэтому «true» [111]у него получилось как «through» . [112]

– Какая любовница? Ты что, осел, Данкин? Он был старик, помнишь? – попытался урезонить его парнишка в очках.

– А ты думаешь, Пол, старики не могут?.. – усомнился Данкин, а затем задал другой, более соответствующий теме вопрос: – Леди, этот ваш Фрост, он только стихи писал или еще чего?

Люба все еще терялась. Это были не советские школьники, знакомые и понятные – это было новое поколение из нового тысячелетия. Невежественное, веселое поколение. Юные, дремучие американские дети, способные общаться с помощью компьютеров, айпэдов и айфонов со скоростью, превышающей скорость разговорного языка. Но ей было весело. Это было будущее, и она жила в нем, и будущее задавало ей вопросы, пусть лениво и безграмотно. И она старалась на них отвечать как можно подробнее. Ведь она так много знала, так хотела поделиться тем, что накопила, собрала по крохам.