Далия Трускиновская: Вольнолюбивые швейцары и «Черный понедельник»

Когда мы с PQ-17 тащили через весь город купленные мной книжные полки, то много о чем потолковали. Он как раз опубликовал загадочно-мистический опус без сюжета, персонажей и главной идеи — сплошное настроение. И сам понимал, что делать этого не следовало…

Я поинтересовалась, а что у него еще имеется на продажу. Оказалось — второе такое же произведение. И железный PQ-17 сам, без намеков, усомнился в его качествах.

— Однако опубликовать нужно, — сказала я. — Видишь ли, когда у писателя или журналиста лежит в столе что-то написанное от души, но неопубликованное, это мешает ему создавать новые вещи. А когда избавишься от всего старья — остается лишь творить! Понял?

Я не знаю, что он там такое понаписал. Но пусть избавится от всего скверного, что вылилось на бумагу, и забудет о нем! Равным образом и Мейден пусть вдоволь наговорится о пиве и девушках. Это необходимо, чтобы количество переросло в новое качество. А если не будет количества — чему тогда перерастать?

В мою дверь трезвонит подвыпивший сосед. Ему нужен лат. И я вру сквозь щелку, что все деньги отдала в долг и так далее. Это ложь во спасение — возьмет-то сосед, а возвращать — его матери из тридцатилатовой пенсии. Она сама меня об этом попросила.

Соседушке чуть за тридцать. На таких мужиках пахать можно. Однако он который год без работы. Почему? А потому, что валяться перед телевизором приятнее, чем взять в руки учебник и сдать треклятый экзамен по латышскому языку. Без свидетельства о знании госязыка на работу не берут.

И это не первый случай, когда тридцатилетний умственно и физически здоровый человек пасует перед необходимостью сесть, простите, на задницу и загрузить в башку знания. Десять лет назад перед этим поколением были открыты все пути-дороги. Оно твердо знало, что общество должно обеспечить непыльной работой и достаточной зарплатой! Оно по сей день это твердо знает… И, очевидно, ждет этого.

Недавно я была на Центральном рынке. Там старые склады переоборудовали под торговые залы и предлагают турецкий ширпотреб. И в коридоре обнаружила чемпионку Латвии по культуризму Жанну Орехову. То же самое поколение, то же самое изумление перед изменившимися условиями существования, но тут хоть работу удалось найти — при платном туалете. Молодая женщина, которая могла бы получать неплохие места на международных чемпионатах, взимает с дам по десять сантимов и выдает туалетную бумагу.

Люди позволили сделать себя безработными или заставить заниматься малопочтенным делом. Люди позволили сломать себя. Их подсекли на взлете, и они уже не находят сил разогнуться, взять себя в руки, переломить судьбу. Как будто в тридцать лет жизнь окончилась…

Они уже поняли, что надеяться не на кого. И еще не доросли до мысли, что надеяться только на себя — не так уж плохо. Правда, это не способствует чувству ответственности перед страной, где живешь. А разве раньше они знали эту ответственность?

Я не хочу называть их потерянным поколением. Среди тридцатилетних все же немало бизнесменов. Но что такое бизнес в Латвии? Модель «Купи-продай». Недавно я в Волгограде обнаружила на прилавке латвийское молоко с клубничным вкусом. У нас оно стоит в универсаме сорок пять сантимов пакет (семьдесят семь центов, если калькулятор не врет, или примерно четыре с половиной тысячи российскими). Значит, отпускная цена по меньшей мере вдвое ниже. В Волгограде — восемь с чем-то тысяч. То есть по дороге от фирмы-производителя до российского покупателя оно вздорожало в четыре-пять раз. Через сколько же рук оно прошло, прежде чем сделалось на российском рынке неконкурентоспособным? Вот это и есть бизнес по-латвийски.

И заодно пример того, что латышский (не путать с латвийским) бизнес, разочаровавшись в Западе, не пожелавшем, чтобы его заваливали нашим беконом и нашим сливочным маслом, всерьез задумался о восточном направлении.

Мои питерские друзья который уже год снимают дачу в Юрмале. Хозяева специально для дачников держат большой флигель, половину обычно занимают питерцы, а вторую половину — семья латышского бизнесмена. Еще в прошлом году возникали проблемы — дети, играя, общались в основном по-русски, а папе-латышу это не нравилось, и он старался отвлечь сына от неподходящего времяпрепровождения. В этом же году папа, очевидно, поумнел — сам подбивает ребенка на контакты, комментируя это лаконично и почти без акцента:

— Ему нужна языковая практика.

Страны ссорятся и мирятся, а каждый из нас может испортить только ту жизнь, которую живет, и прожить только ту жизнь, которую сам испортил. Как вдолбить эту истину в голову потерянному поколению? Как стряхнуть с его согбенных плеч груз несбывшихся надежд и неисполненных обещаний?