Елена Катишонок - Против часовой стрелки

Ты мне улыбку передала, думала Ира и видела улыбающееся Колино лицо.

— Спасибо вам, — только и сумела выговорить.

Купила три картофелины и немножко кислой капусты.

Рассеянно смотрела на пальцы торговки, красные от ветра, которыми та запихивала в банку хрусткие волокна — на стекле изнутри расплылось кровавое пятно от раздавленной клюквы — достала деньги.

— И торговать некому, и покупать некому, — пожаловалась женщина.

— А Дебора? — напомнила Ира. — Дебора, у которой дочка в Палестину уехала?

— Кто знает, — неопределенно отозвалась та, — кто знает, что там, в этой Палестине. Чуть не все старшие туда уехали, парни-то Деборины, только один младший остался да они с Яшкой-Пулей. А когда началось , Яшка ихнего мальца, младшенького того, у себя на складе спрятал и дровами заложил. Их с Деборой в гетто загнали, ну, как других; так он думал, може, хоть малец спасется.

Ира не спрашивала и не торопила, просто ждала. Женщина застегнула плотнее воротник и, глядя на стопку морковки, закончила неохотно:

— Которые были в гетто, всех истребили. Никого не осталось.

— А мальчик?!

— Кто знает, — опять повторила та, — склад Яшкин подожгли. Може, выскочить успел, а то еще… Там река ведь рядом. Люди говорили: парнишка стенку выломал, что к воде выходит. Он шустрый был, хоть и маленький.

И продолжала:

— В той Палестине у Деборы с Яшкой сколько внуков-то уже, небось. И знать не знают, ни дети, ни внуки!.. — Помолчав, добавила: — Я чего понять не могу: откуда… такие ? Те, что людей сапогами, или за мальцом Яшкиным?..

Если б я знала, думала Ирина уходя, если бы понять.

Кто-то тронул за плечо.

— На супец вот, возьмите ребятам на супец, — торговка воткнула ей в руки луковицу с морковкой, кивнула и пошла не оглядываясь.

Одно солнце и один воздух, чтоб дышать, и люди под солнцем такие же разные, как побеги, выглянувшие из земли: из одного рождается цветок, из другого колючки.

И на форштадте то же самое, где все — соседи.

Кто-то поджег сарай. А нашелся ли другой? И если нашелся, то зачем — протянуть руку задыхающемуся от дыма мальчугану или подсказать — то ли немцам, то ли своим , — куда он побежал? Неведомо; только с тех пор, когда вспоминала Басю, видела худенького рыжеватого мальчика, похожего лицом на сестру, выпрыгивающего из горящего сарая прямо в реку. Видела так четко, словно была свидетельницей этого.

Одна соседка передала ей от Коли улыбку, другая позаботилась, чтобы он больше никогда не улыбался.

Поразительно, от каких мелочей зависит жизнь и смерть человека: живи они на другой улице, в другом доме… может, нашлась бы спасительница — нашлись ведь для брата! — А может, наоборот: обнаружилась бы другая гражданка. Цыганке их судьба была видна как на ладони — с нее и прочла.

Только Пава так и не знала своего счастья.

Даже теперь, оставшись одна, она не могла себе в этом признаться. Строго говоря, она осталась жить не одна: в доме места достаточно, поэтому Нинка с семьей как жила здесь, так и не собиралась ничего менять. Конечно, хотелось бы отдельно, но ситуация с квартирами в 60-х годах едва ли была проще, чем в послевоенное время: квартир не было, и все тут. А уж когда отец ушел, нечего было и думать об отдельной квартире: мало ли что. Да, Митюшка почти взрослый, да только парень есть парень, а мать уже сдавала.

Вдруг — именно вдруг, без всякой видимой причины — начали опухать ноги. Стало трудно сгибаться, а еще труднее выпрямляться, что осложнило и вскоре сделало невозможной работу в саду. Сначала ноги, затем руки и лицо. Всегда узкоглазое, татарское, теперь оно заплывало изнутри неведомо откуда взявшейся водой и приобретало невозмутимую безмятежность Будды, что никак не вязалось с Павиным настроением. Перепуганная дочка сделала то, что давно пора было сделать: бросилась к Тоне, и Федор Федорович привел в действие медицинские связи, как тому ни противилась виновница суеты. Правда, к тому времени Пава утомилась от обшарпанных стен районной поликлиники, долгих очередей, а главное, была уязвлена репликой докторши: «Любят старики болеть», обращенной не к ней, конечно, а к медсестре; но Пава услышала и забыть не могла.

Старики?.. Это она — старуха?!

В ожидании «консультации по блату» топала, тяжело переваливаясь, по дому. Митя учится, Нинка с зятем на работе, внуки в школе. Она проводит пухлой, как батон, рукой по гладкому подоконнику, низкому и широкому. Дети любили на нем сидеть, а выпрыгивали прямо в сад. Кое-где поскрипывают половицы, но чинить некому, как некого пиявить за этот скрип. На стенке висит их свадебная фотография. Мишка — копия отца, а второго сына в школе прозвали Мамаем, так он похож на нее. Убрать; что и сделала незамедлительно, насколько больные ноги позволяют. Фотографию убрать легко; а остальное? Черные, помойные слова рикошетом отскакивают от стен, — в стенах нет чувства вины, которым был до краев полон воздвигнувший эти стены. Слова отскакивают и множатся: Пава ругает не только мужа, но и «эту курву» Дашу, хоть имени не называет.