Нагиб Махфуз - Шахразада. Рассказы

— Какие у тебя сейчас отношения с Маликой?

Я даже онемел от неожиданности, но потом совершенно искренне ответил:

— Абсолютно никаких.

— Да нет, я не спрашиваю об официальных связях, меня интересует твое сердце.

— Прошлое полностью забыто…

— Что ты скажешь, если я попрошу у тебя позволения посвататься к ней?

— Я буду первый, кто тебя поздравит, — ответил я просто.

Я был искренен. Надо мной проплыло легкое облачко печали, однако ни любви, ни ревности я в тот момент не испытывал. Только потом на меня еще сильнее, чем раньше, навалилось чувство, что окончательно погибли все мои надежды, и я впал в беспросветное отчаяние.

Когда я поведал эту историю Хамаде ат-Тартуши, он спросил меня:

— Помнится, ты мне говорил, что Али жил с нею в одном доме?

— Да.

— И конечно, он давно ее любил, клянусь Аллахом… — продолжил Хамада не без ехидства в голосе.

— Знаешь, это мне тоже приходило в голову, — признался я откровенно.

— Тогда он просто лиса!

— Он ни в чем не был виноват передо мной и остался до конца своих дней моим лучшим другом.

— И они договорились о женитьбе?

— Да, наилучшим образом, — ответил я и уже от себя добавил: — У них родились двое смышленых сыновей, которые, подобно отцу, ударились в политику, однако в отличие от него присоединились к братьям-мусульманам и были вынуждены бежать в Саудовскую Аравию. Потом оба женились и окончательно обосновались там. Похоже, что Малика сейчас обеспеченно живет только благодаря им.

— А когда она овдовела?

— Лет десять назад. Мой друг умер от рака в полном расцвете сил и до последнего дня оставался благородным и уважаемым человеком…

Моя семья встретила известие о замужестве Малики скорбным молчанием, чувство вины матери и сестер усилилось, и дом стал еще печальнее.

Я присутствовал на свадьбе и принес поздравления Малике. Как будто между нами ничего не было. И я не переставал удивляться чувствам и их коварному обману, иллюзиям отрочества и мечтам юности, гнусности действительности и ее неприкрытой откровенности и горечи… Во всяком случае Али Юсуф был замечательным человеком, да и его доходы от адвокатской практики раз в десять превосходили мое жалованье. Он устроил Малике прекрасную жизнь, дал детям наилучшее образование и очень гордился их успехами. Конечно, его беспокоила их политическая деятельность, но не столько из-за противоречия с собственными вафдистскими симпатиями, сколько из-за опасности, угрожавшей им со стороны правительства. Вероятно, он даже обрадовался, что они эмигрировали в Саудовскую Аравию, однако вскоре его стала мучить неотвязная тоска по ним — ведь он был таким любящим отцом! Едва ли я когда-нибудь забуду его короткую схватку с болезнью и мучения его последних дней, как никогда не забуду и его кончину, оставившую после себя пустоту в моем сердце, которая никогда и ничем не заполнится…

Единственным утешением в те дни было продвижение по служебной лестнице в министерстве да тайная связь с Умм Абдо. Я покорился судьбе, воплотившейся в трех женщинах со взвинченными нервами, вечно недовольных всем на свете. Они были как бы символом того времени, времени постоянно растущей дороговизны, противоречий и бед. После революции здоровье моей матери стало совсем плохим, душевное состояние Зейнаб тоже ухудшилось. В результате на меня обрушились новые расходы — на лечение и лекарства. Я уже привык к холостяцкой жизни, но прежнее стремление к браку и созданию своей семьи не покидало меня, словно бесконечный печальный сон, которому никогда не суждено сбыться. Когда же я наконец вырвусь из этой пещеры, заваленной отбросами?!

Меня печалило и одновременно радовало стремление этих женщин поскорее услужить мне и дать отдохнуть. Однако совсем не о таком отдыхе я мечтал! Они заковывали меня в железные кандалы, а жизнь, насмехаясь надо мной, проходила… Первой из тех, кто ушел, стала Умм Абдо, а вот мать, Фикрия и Зейнаб покинули этот мир только в последний год моей службы. Первой была мать, достигшая вершины старости, через несколько месяцев за ней последовала Фикрия, которой было семьдесят, а потом и Зейнаб — в шестьдесят восемь. Каждые похороны обходились мне в кругленькую сумму, так что я был вынужден даже занимать деньги. После всего этого я оказался совсем один в мире, охваченном безумием и потерявшим равновесие, в мире, где лимон стал стоить десять кыршей…

…Хамада ат-Тартуши пытался успокоить меня:

— Я никогда не позволю тебе сложить оружие перед лицом отчаяния. Если тебе и ненавистно твое жилище, то вспомни: есть тысячи обитателей кладбищ, которые завидуют тебе. Ты к тому же можешь устроиться на работу в какую-нибудь компанию и увеличить свои доходы. И ведь есть женщина, одинокая, как и ты, так почему же не пойти к ней?