Нагиб Махфуз: Да осчастливит Аллах твой вечер!

Сегодня я начинаю новую жизнь — жизнь пенсионера.

Проведя целую вечность на правительственной службе, я сгубил свою молодость и зрелые годы, вплотную приблизился к старости. Эта служба обязывала меня хранить верность королю, а после него — четырем президентам [1] Имеются в виду король Фарук (1936—1952) и президенты республиканского Египта (с 1953 г.) М. Нагиб, Г. А. Насер, А. Садат, М. X. Мубарек. (Здесь и далее прим. перев.) , но никто из них не обратил внимания на мое существование. Но главное не это. Вместо одних тягот на меня навалились другие, похлеще. Меня мучают память и воображение. Пожалуй, насекомое, копошащееся в помойке, счастливее меня, ведь у него нет памяти и воображения. Скорее всего, помойка даже доставляет ему наслаждение. Ну а между моей старой берлогой и помойной ямой почти нет разницы. Какая несправедливость, что я не встречаю этот день в новой, праздничной обстановке, в чистой, свежеубранной квартире. Да, мне уже не стать цветущим и плодоносящим древом! Я вспоминаю свою семью, и мое лицо перекашивается от гнева и горечи. Но время для сведения счетов безвозвратно миновало. Мне не верится, что я прожил в этой комнате со школьных лет до пенсионного возраста. На вид она почти не изменилась. Вот деревянная кровать. Как ты прочна, кровать-долгожительница! Твою силу и выносливость не сломили многие годы. Нынешняя мебель не может похвастаться такой дерзновенной мощью. Вот совершенно допотопного вида одностворчатый шкаф средних размеров, всю стенку которого занимает зеркало. Между двумя окнами — небольшой письменный стол с прочными ножками и выщербленной поверхностью, за ним я готовил уроки, когда учился в начальной и средней школе, а потом в университете. Рядом музейного вида софа-оттоманка. А вот персидский ковер — подарок к окончанию школы — единственная вещь, сохранившая свою красоту. Современная архитектура уже не знает ни таких огромных комнат, ни таких высоких потолков, ни такого паркета. Но самому зданию тоже впору отправляться на пенсию. А от прежней улицы Абу Хода осталось одно название. О, жалкие строения минувшего века, в темных закоулках которых таятся воспоминания молодости! Абсолютно ничего нового, кроме новых жильцов, сеющих вокруг себя отчужденность, неприязнь и страх. Я один в огромной квартире, состоящей из четырех пропыленных комнат и зала. Вместе со мной живут только тараканы и мыши. Я безуспешно борюсь с этими непрошеными гостями, с одиночеством и тоскою, а также со сладкими воспоминаниями, проклиная свою память и воображение. Наводя порядок в комнате и убирая постель, я думаю, что когда-то я был центром внимания и больших надежд в исчезнувшей навсегда семье. Я был огнем, вокруг которого роились прекрасные бабочки. Клянусь Аллахом, мир не видел таких красивых, нежных и соблазнительных созданий! Мои мечты были под стать скромным мечтам любого юноши: жениться и спокойно прожить свой век в семье, в окружении детей. Мне было несвойственно чрезмерное честолюбие, которым отличались иные мои друзья и коллеги. Некоторые достигли всего, чего хотели, и даже прославились. То, о чем мне мечталось, было для них лишь первым шагом на долгом пути. Почему же рухнули надежды и все приняло непредвиденный оборот? Почему я оказался сегодня одиноким пенсионером, чьи единственные друзья и собеседники — радио, телевизор и тягостные воспоминания? Вновь и вновь завязывается бесконечный диалог между мною и моими родными. Я говорю им: «Если бы не вы, то я был бы иным». А они отвечают мне: «Если б не судьба, то все мы были бы иными». Сердиться ли мне или поддаться чувству жалости, милосердия? В конце концов проклинать следует только судьбу.

После полудня меня, уставшего от жары, потянуло в кафе. Куда угодно, только бы не сидеть в этой ужасной, как тюрьма, квартире! Из прежних знакомых у меня никого. Одни умерли, а тех немногих, что остались, жизнь разбросала по всему городу. Дорога между улицей Абу Хода и кафе «Успех» на площади Армии приобрела вполне современный вид: разбитые тротуары, бурлящий людской поток, ужасающий рев, следующие одна за другой впритык машины всевозможных марок, пыль столбом. О былой красоте, умиротворенности и всепоглощающей тишине теперь можно только мечтать. Я нахожу Хамаду ат-Тартуши на его обычном месте — за столиком на площадке возле кафе, где он меня уже поджидает.

Он вышел на пенсию пятью годами раньше меня. Нашему знакомству способствовали преклонный возраст и одиночество. Его старость сразу заметна по морщинам, в чертах лица и голосе, он выглядит старше своих лет. Голова его бела как снег, брови опущены на веки, будто жесткая проволока, взгляд — потухший, и вместе с тем это очень общительный и веселый человек. Он одинок в том смысле, что у него нет друзей. Однако у него есть семья: преуспевающие сыновья служат в разных министерствах, с ним же в его доме на улице аш-Шарфа живет сейчас только жена.