Она окончила среднюю школу и хорошо знала домоводство. Задушевные беседы между родственниками, взаимные визиты и мои частые посещения ее дома привели в конце концов к тому, что нас стали считать женихом и невестой безо всякого объявления. Из-за этого другие сваты оставили Маляк в покое. Ее сестры повыходили замуж, а она ждала меня. Она — моя жена, а я ее муж! Завершив образование и получив должность, я мечтал только о том, как женюсь на ней. Я часто оставался с ней наедине в ее доме. Когда она устремляла на меня глаза, полные страсти и неги, я чувствовал себя как чайник на плите, крышка которого подрагивает и вздымается от клокочущего в нем пара. Мы обменивались поцелуями, но она не позволяла мне вольностей и мягко говорила:
— Всему есть предел.
Я ловил мгновенье, она же обращала свой взор в будущее, делясь сокровенными мыслями:
— Устроишься на работу, отложишь из зарплаты сто гиней, и тогда все уладится.
— Папа не пожалеет для меня таких денег, — отвечал я самоуверенно.
— Твой отец — служащий, такой же, каким был мой!
— Нет, не совсем такой, — возражал я ей с улыбкой.
Вся улица знала о нашей любви. Она наполняла гордостью сердца моих родителей, над ней подшучивал мой друг Али Юсуф. Если бы не трагедия Фикрии и Зейнаб, то родители были бы вполне счастливы и не выказывали бы тревожную озабоченность, отец — изредка, а мать — беспрестанно.
Меня же занимала отнюдь не одна любовь, но я был создан только для беспорочной жизни. Для беспорочной жизни и отцовства.
Сегодня мы играем с Хамадой ат-Тартуши в нарды на чашку кофе. Я торжествую над ним победу, но вскоре воодушевление иссякает. Мы сидим и смотрим на площадь Армии, залитую яркими огнями. Как много женщин, мужчин, детей! История цивилизации наглядно представлена всевозможными средствами передвижения — от тачек и телег до автобусов и трамваев. Со всех сторон до нас доносятся разные звуки — разговоры, ругань, крики, пение. Хамада продолжает:
— Эта страна...
Он жалуется и негодует на все на свете. Мое спокойствие раздражает его.
— Тебя ничего не волнует.
— Я по горло сыт волнениями!
— Но ты видел на своем веку много событий, войн, людей.
— Ну и что?
— Ты думаешь только о себе.
— Я еще в худшем положении, чем страна.
— Но ты же интеллигентный человек.
— Пошел к черту!
Хамада громко смеется — он еще умеет весело смеяться — и произносит:
— Начни новую жизнь.
— То есть?
— Ты владеешь английским, учился на вечерних курсах менеджеров и секретарей при «инфитахе» [10] Инфитах (арабск.) — либерализация. Имеется в виду политика «открытых дверей», проводившаяся президентом Садатом в 70-е годы, когда в Египет был открыт широкий доступ иностранному капиталу.
, что тебе стоит начать снова?
— Мне нужна передышка.
— Боюсь, ты привыкнешь к безделью.
— Не беспокойся за меня.
Объявлений о вакантных должностях сейчас много, и зарплата, как я слышал, приличная, но ее все равно не хватит, чтобы изменить мою жизнь.
Такая зарплата, увы, не позволит мне переехать на новую квартиру в один из современных жилых кварталов, правда, мой скудный рацион пополнится горячей пищей.
Я говорю Хамаде:
— Немного терпения — и ты услышишь приятную новость.
Он смеется:
— Ты должен высоко держать знамя пенсионеров!
Я наделен хорошим здоровьем, но что с того? И все же мне следует славить и благодарить Аллаха. Он знает о моих долгих лишениях и одиночестве и должен помочь мне. Ведь он милостив и милосерден. Я говорю Хамаде:
— Будь я крепче в своей вере, я был бы счастливее.
— Человек бывает либо верующим, либо неверующим, середины быть не может.
Я сердито отвечаю:
— Ты сегодня что-то остер на язык.
Он хохочет:
— Я не признаю веры у интеллигенции!
Я молчу. Он вечно брюзжит, а сам прекрасно спит по ночам. Но он — едва ли не все, что у меня осталось в эти жалкие времена. Где вы, друзья? Где вы, закадычные приятели?..
Из своей комнаты я слышу, как моя мать говорит матери Ребаб или Бусейны, точно не помню:
— Халим не может связывать себя, пока не закончит учебу.
Логика безупречная, но она меня бесит. Хорошо еще, это говорится не матери Маляк. Ведь Маляк спросила меня:
— Когда мы объявим о помолвке?
И в ответ услышала:
— Семейные обстоятельства не позволяют мне этого сделать до окончания учебы.
Она пошла на уступку. Ее мать скрепя сердце тоже вынуждена была согласиться. Пока я учился в университете, Бусейна, Ребаб и Биса вышли замуж. Расставание с каждой невестой отзывалось в моей душе болью, но эта боль была преходящей: она не оставляла глубоких следов. Брак сильнее влюбленности. Его чары прекраснее и долговечнее. Розовые мечты юности быстро рассеиваются, как аромат духов от спешащей мимо женщины. Пока я жив, не забуду слов Маляк в минуту откровения:
Читать дальше