Иэн Макьюэн - Суббота

Увидев Пероуна, Фэйрс говорит:

— Ага, вот и вы. Тот парень, насчет которого мы звонили. Значит, так: снимок шеи мы сделали, там все в порядке. Томограф показывает двустороннюю черепную травму, возможна утопленная трещина. Он упал на пару пунктов, так что мы связались с реанимацией. Полчаса назад они забрали его наверх.

Рентгеновский снимок шеи — первый шаг в медицинском расследовании — показывает, что осложнений с дыханием у Бакстера нет. Уровень сознания по шкале Глазго падает — дурной знак. Вызван анестезиолог — возможно, ассистент Джея, — чтобы подготовить Бакстера к срочной операции, в том числе очистить ему желудок.

— Сколько у него сейчас?

— Когда привезли, было тринадцать, сейчас одиннадцать.

Из неотложного кабинета кто-то громко зовет Фэйрса, и тот кидается туда, бросив на бегу в виде извинения:

— Драка в автобусе. Порезали мужика «розочкой». Ах да, мистер Пероун: вместе с этим вашим приятелем приехали двое полицейских.

На лифте Пероун поднимается на третий этаж. Едва входит в просторный холл с двойными дверями, ведущими в нейрохирургическое отделение, ему становится легче. Он снова дома. Не все и не всегда здесь идет гладко, однако тут он всегда знает, что делать, как делать и к кому обращаться, когда возникают проблемы. Двери заперты, сквозь стекло никого не видно. Пероун не звонит — вместо этого отправляется по коридору кружным путем, через отделение интенсивной терапии. Ему нравится больница в ночные часы: приглушенный свет, настороженная тишина, торжественное спокойствие немногочисленной ночной смены. Он идет по широкому проходу между кроватями, среди мигающих огоньков и размеренного попискивания мониторов. Его пациентов здесь нет. Андреа Чепмен и все прочие из вчерашнего списка вернулись к себе в палаты. Вот и хорошо. За пределами отделения, в коридоре, неестественно пусто. Не слышно обычного грохота тележек — он начнется завтра с утра, вместе с толкотней и суетой, с бесконечной трелью телефонов, с негромким переругиванием санитаров. Вместо того чтобы вызвать Джея и Родни из операционной и сэкономить время, он идет прямиком в раздевалку.

Набрав код на цифровом замке, Пероун входит в знакомое тесное помещение, полное специфического мужского запаха, напоминающего то ли об армии, то ли о тюрьме. Открывает ключом свой шкафчик, начинает торопливо раздеваться. Лили Пероун, окажись она здесь, пришла бы в ужас: по полу разбросаны одноразовые комбинезоны, чистые и использованные, вместе с упаковками, кроссовки, полотенца, чьи-то джинсы; на шкафчиках — банки из-под кока-колы, древний теннисный мяч и разобранное удилище, что валяются здесь уже несколько месяцев. Выцветшая распечатка на стене вопрошает: «Дорогие коллеги! Неужели так трудно выкидывать использованные комбинезоны и полотенца в ведро?» Снизу приписано от руки: «Да!» Еще один плакат, более официального вида, советует не оставлять в раздевалке ценные вещи. Прежде на дверях туалета висел третий плакат: «Поднимайте сиденье за собой». Теперь он сменился другим, безнадежным: «О необходимости влажной уборки в туалете сообщайте по телефону 4040». Горы белых туфель, заляпанных желтыми, красными и коричневыми пятнами, — тоже из тех маленьких секретов, что не стоит открывать пациентам. Туфли эти швырялись здесь в спешке, и многим из них уже едва ли возможно подобрать пару — не помогут даже выцветшие ярлычки с фамилиями или инициалами. Генри свои туфли держит в шкафчике. Из «большой» кучи он достает комбинезон, натягивает на себя и аккуратно выкидывает полиэтиленовую упаковку в мусорный бак. Несмотря на хаос вокруг, эти действия успокаивают его, словно интеллектуальные упражнения перед шахматным поединком. У дверей он вынимает из стоики хирургическую шапочку, плотно закрепляет ее на голове и выходит в пустой коридор.

В операционную он входит через анестезионную. Здесь, за своим аппаратом, ждут его Джей Стросс и его стажерка Гита Сиал. Вокруг стола — медсестра Эмили, санитарка Джоан и Родни, с такой физиономией, словно его вот-вот начнут пытать. Пероун по собственному опыту знает, как мучается интерн, когда в больницу приходится вызывать его консультанта — пусть даже в этом есть насущная необходимость. К тому же решение принял не сам Родни. Своей властью воспользовался Джей Стросс. Родни, должно быть, чувствует себя униженным. На столе, завернутый в антисептическую ткань, лицом вниз лежит Бакстер. Виден только его чисто выбритый затылок. Стоит завернуть пациента — и для тебя он перестает быть человеком, личностью. Такова власть визуального впечатления. Остается лишь маленький участок головы — операционное поле.