Иэн Макьюэн - Суббота

— И ты воображаешь, что мы что-то выиграем? Да нас возненавидит весь арабский мир! Все эти молодые арабы, которые не знают, чем себя занять… Да после такого они все поголовно станут террористами…

— Об этом волноваться поздно! — перебивает он ее. — Через афганские тренировочные лагеря уже прошли сотни тысяч молодых арабов. На твоем месте я бы порадовался, что хотя бы с этим покончено!

Произнося эти слова, он вспоминает, что Талибан был ей ненавистен, так что этот упрек необоснован, и спрашивает себя: к чему все это? Ожесточенный спор, повышенные тона, передергивание в полемическом запале — к чему все это? Почему бы просто не позволить ей думать, как она хочет? Зачем ссориться? Но он уже не может остановиться: кровь его кипит, несмотря на обманчиво спокойный тон, а страх и гнев, затмевая мысли, влекут его к схватке. Что ж, они будут сражаться — во имя армий, которых никогда не видели, о которых почти ничего не знают.

— Значит, будут другие! — отвечает Дейзи. — И когда в Лондоне начнутся взрывы, ты пожалеешь о том, что защищал войну!

— Если я защищаю войну, придется тебе согласиться, что ты защищаешь Саддама!

— Что за гребаная чушь!

Ругательство из ее уст поражает Генри — и в то же время его охватывает прилив какой-то дикой радости, словно бремя, давившее его весь день, наконец-то скинуто с плеч. Дейзи побледнела: в неярком кухонном свете на ее лице четко проступают несколько веснушек. Она больше не склоняет голову набок, как обычно во время споров, нет, сейчас она яростно смотрит ему прямо в лицо.

Пероун желает казаться бесстрастным. Отхлебнув шампанского, он спокойно замечает:

— Я хочу сказать вот что. Если мы хотим свергнуть Саддама, плата за это — война. Если мы не хотим войны, плата за это — сохранение режима.

Ему кажется, что он сделал шаг ей навстречу, но Дейзи, очевидно, так не считает.

— Это мерзко и бесчестно! — восклицает она. — Мерзко и бесчестно называть нас сторонниками Саддама!

— Однако ты делаешь именно то, чего хочет он: требуешь, чтобы его оставили у власти. И ведь это ничего не решает. Рано или поздно с Саддамом или с кем-то из его жутких сынков придется что-то делать. Даже Клинтон это понимал.

— Так ты считаешь, мы лезем в Ирак, потому что другого выхода нет? Папа, я не узнаю тебя! Что за чушь! Ты же прекрасно знаешь: в Америке сейчас все решают эти экстремисты-неоконы. Чейни, Рамсфелд, Вулфовиц. Они всегда мечтали захватить Ирак. И одиннадцатое сентября дало им шанс убедить Буша. Помнишь, какую внешнюю политику он вел до того? Тише мыши сидел! Но Ирак никак не связан ни с одиннадцатым сентября, ни с «Аль-Каедой»; даже никаких доказательств пресловутого биологического оружия! Ты хоть слушал вчера речь Бликса? Неужели тебе не приходит в голову, что, напав на Ирак, мы сделаем именно то, чего хотят от нас те, кто взорвал самолеты в Нью-Йорке, — сорвемся, заработаем себе еще больше врагов в арабском мире, радикализируем ислам? Да еще и избавим их от старого врага — безбожного тирана-сталиниста!

— Интересно, когда мы уничтожили их тренировочные лагеря, свергли Талибан в Афганистане, гоняли бен Ладена, как зайца, по всему Ближнему Востоку, разрушили их финансовые потоки, посадили за решетку сотни их ключевых фигур — они тоже именно этого от нас хотели?

— Хватит перевирать мои слова! — Голос ее звенит от гнева. — Против борьбы с «Аль-Каедой» никто не возражает. Мы говорим об Ираке. Интересно, почему все мои знакомые, выступающие за эту чертову войну, старше сорока? Может быть, все дело в возрасте? Старики мечтают побольше людей утащить с собой в могилу?

Ему вдруг становится очень тяжело. Скорее бы кончился этот спор. Ведь еще десять минут назад она обнимала его и говорила, что любит… и он еще не видел рисунка на обложке ее книги…

Но остановиться он уже не может.

— От смерти не убежишь, — отвечает он. — В тюрьмах Саддама содержатся двести тысяч заключенных, поговори с ними о смерти. Или с теми, кого пытают в Абу-Грайб. И позволь задать тебе один вопрос: почему среди двух миллионов идеалистов, вышедших сегодня на площадь, я не видел ни одного плаката, не слышал ни одного лозунга против Саддама?

— Саддам — чудовище, — отмахивается Дейзи. — Это само собой разумеется.

— Нет, не само собой. Вы об этом забываете. Иначе почему, ты думаешь, эти ребята в парке танцуют и поют? Геноцид, пытки, массовые захоронения, аппарат госбезопасности, криминальное тоталитарное государство — все это не повод для песен и плясок, тебе не кажется? Но вы об этом ничего и знать не хотите. Поколению «ай-под» на все наплевать — лишь бы им и дальше позволяли кататься по всему свету дешевыми рейсами, оттягиваться в клубах и смотреть реалити-шоу. Но если ничего не делать, халява кончится. Вы молоды, полны сил, никому не желаете зла и воображаете, что вас не за что ненавидеть? Ошибаетесь. Этим фашистам от религии вы отвратительны. Думаешь, почему подкладывали бомбы на Бали? Потому что там веселилась молодежь. Радикальный ислам ненавидит вашу свободу.