Иэн Макьюэн - Суббота

Она отстраняется, в глазах ее тревожное удивление:

— Папа! Ты что, за войну?!

Он пожимает плечами.

— Ни один разумный человек не может быть за войну. Но возможно, лет через пять мы увидим, что все обернулось к лучшему. Я хочу, чтобы Саддама сместили. Ты права, это может окончиться катастрофой. Но может и стать концом катастрофы и началом чего-то лучшего. Все дело в результатах, а результаты мы предсказать не можем. Вот почему я не могу представить себя в этой колонне.

Удивление ее превращается в гнев. Генри снова наполняет свой бокал и предлагает ей, но она молча качает головой, ставит свой бокал на стол и отходит на шаг назад. «С врагами не пьем».

— Ты ненавидишь Саддама, но ведь он ставленник американцев. Они его поддерживали, они его вооружали.

— Да. А еще — французы, русские и англичане. И это была большая ошибка. Мы предали иракцев, особенно в девяносто первом, когда они готовы были свергнуть баасистов и ждали только нашей поддержки. У них был шанс.

— Значит, ты за войну?

— Я же говорю: нельзя быть за войну. Но война может оказаться меньшим злом. Подождем лет пять и посмотрим.

— Какой типичный ответ!

Он неуверенно улыбается:

— Для чего типичный?

— Для тебя.

Не о такой встрече он мечтал: как бывало и прежде, спор переходит в ссору. Он отвык спорить, утратил хватку. Что-то давит на сердце — или просто болит синяк на груди? Он почти допил второй бокал шампанского; Дейзи едва прикоснулась к первому. Она больше не скачет по комнате: прислонилась к дверному косяку, скрестила руки на груди, на эльфийском личике застыл гнев. Он поднимает брови, и она отвечает на невысказанный вопрос:

— Ты говоришь: пусть начинают войну, а мы посмотрим, что из этого выйдет через пять лет. Если все будет хорошо — ты за войну, а если нет — ты ни за что не отвечаешь. Ты взрослый образованный человек, живешь в так называемой демократической стране, и наше правительство втягивает нас в войну. Если ты считаешь, что они правы, так и скажи, отстаивай свою позицию, не снимай с себя ответственность! Посылаем мы войска или нет? Это решается прямо сейчас. Да, нам приходится строить догадки о будущем — так всегда бывает, когда делаешь выбор. Это называется «думать о последствиях». Я против войны, потому что уверена, что ничего, кроме горя, она не принесет. А ты думаешь, что из этого выйдет что-то хорошее, но не желаешь защищать то, во что веришь!

Подумав, он отвечает:

— Ты права. Я понимаю, что могу ошибаться.

Это признание, вместе с мягким, уступчивым тоном, каким он это произнес, только распаляет ее гнев.

— Тогда зачем так рисковать? Как же принцип «не навреди», которому ты всегда следовал? Раз уж ты посылаешь на Ближний Восток сотни тысяч солдат, так, по крайней мере, должен точно знать, что делаешь! А эти тупые алчные скоты в Белом доме не знают, что делают, они понятия не имеют, во что нас втравливают, и я поверить не могу, что ты на их стороне!

Пероуну уже с трудом верится, что пять минут назад они говорили о чем-то другом. «Типично для тебя!» — больно царапает ему сердце. Быть может, живя в Париже, она решила посмотреть на отца со стороны, и то, что увидела, ей не понравилось. Но нет, лучше так не думать. Все нормально, все идет как положено. Они всю жизнь спорили, и всегда — о мировых проблемах. Он присаживается на табурет у стойки, жестом приглашает ее сесть рядом. Но она этого словно не замечает: скрестила руки на груди, лицо непроницаемо. За годы профессиональной практики он привык отвечать на гнев пациентов усиленным, утрированным спокойствием и мягкостью, но с Дейзи такой номер не проходит — эта его манера только сильнее ее злит.

— Послушай, Дейзи, если бы это зависело от меня, войска к иракской границе и близко бы не подошли! Сейчас не самое лучшее время развязывать войну с арабским миром. Тем более мы так и не придумали, что делать с палестинцами. Но война будет, и будет независимо от того, что скажет ООН и что скажет правительство. Никакие демонстрации тут не помогут. И есть у Саддама спрятанное оружие или нет его — тоже неважно. Вторжение будет, и в военном смысле оно не может не кончиться победой. Саддаму придет конец, придет конец одному из самых отвратительных режимов в мире, и я этому только порадуюсь.

— Ага. На место Саддама придут американские снаряды, обычные иракцы будут гибнуть так же, как сейчас, но тебя это порадует — значит, все прекрасно!

— Подожди минутку… — говорит он, пораженный несправедливостью ее слов и резкостью тона. Но она его не слушает.