Александр Чудаков - Ложится мгла на старые ступени [Дополненное издание]

8 января. Фильм Ф. Дзефирелли «Молодой Тосканини». Как всегда у Дзефирелли, музыкально и роскошно. Правда, Тосканини выступает там против отсебятины дирижеров, как поборник точного следования партитуре авторов. Фильм сделан в 88-м году, до опубликования дирижерских партитур Тосканини, из которых видно, как свободно он относился к тексту великих. Но при всем том — певцы, оркестр… Гениальный марш из «Аиды» — до слёз (слаб стал…).

9 января. С тех пор как в моей душе (лет в 12) открылась дверца в литературу и науку — ее уже сможет закрыть только смерть.

10 янв[аря]. Звонил Саша Кушнер.

— Я давно прочитал ваш роман — не знаю, роман это или нет, но это замечательное произведение. Прекрасно описаны все эти подробности, вещи, умения, дела. И какое у вас умение видеть предметы и любить их!

— Не знаю, конечно, сколь хорошо они описаны, но у меня была самонадеянная мысль, когда я дарил вам книгу, что вам это должно быть близко, что у нас общая любовь к предметному миру.

— Конечно, конечно! Ваш учитель в этом видении — Чехов, недаром вы о нем так много и хорошо писали. Но у вас — иначе. А дед — необыкновенный!

— Спасибо, Саша. Мне очень хотелось написать об этих людях, которые уже почти все ушли.

— Это нужно, нужно. Я тут недавно написал одну статью — о Мандельштаме и Пастернаке. Они были втянуты в этот круговорот.

— На самом деле мелкий, политический, хотя он и выглядит большой историей. Для них мелкий, для их масштаба. Но они не могли иначе.

— Не могли. Но лучше бы Мандельштам не писал «Мы живем, под собою не чуя страны». И не читал бы это всем. Хотя да, тогда это был бы не он. Но сколько бы еще написал!..

Лене тоже очень понравился ваш роман. Не собираетесь ли в Питер? Заходите. Посидели бы втроем, поговорили.

11 января. Кажется, статья летит к концу — в пушкинский сборник Иры Сурат. Читая с утра до глубокой ночи Пушкина, еще раз напишу: слаб стал до слез на великую русскую литературу. Пушкиным надо было заниматься раньше, когда нервы были крепче.

Любищев записывал время по минутам — на что́ сколько ушло. Нечто попробовать — хоть с неделю?..

/Сегодня — полтора часа на ремонт молний у сумки (после того, как узнал, что в мастерской починить или вставить одну стоит 120 р.)/ [56]

…Да, школа ВВ [57]— великая школа. Говорят, эрудиция. Конечно, он знал больше о русском языке, чем любой другой филолог. Но не это главное. Главное у него — ощущенье слова, проникновение до самых его глубин и всех приращений и потерь в контексте — этим поистине дьявольским чутьем не обладал более никто. Хотелось бы надеяться, что хоть в какой-то степени я этому у него научился…

13 янв[аря].

…Уж был денёк!

Вчера с 10 00показывали меня на ТВ по «Культуре». От наговоренного минут на 20 в студии оставили минуты две. Все ж не зря — принес им целую сумку книг ВВ, кои они и показали, а без меня не догадались. Был Кань Чул (сочинял ему вступительное слово). Потом поликлиника (жить буду!), в 17 час. на Пушк[инской] комиссии Валя Непомнящий читал свои мемуары (см. «Записи докл[адов]» № 4) — «Вокруг Пушкина». Первый — о Свиридове: «В 90-м году И. Роднянская, одна из выдающихся критиков нашего времени, предложила мне написать рец[ензию] на книгу Свиридова. Я не музыковед, не знаю нот и в жизни не прикасался ни к одному муз. инструменту. Но благодаря советскому радио я знал всю симфоническую классику, пел весь шаляпинский репертуар и проч. <���Сказать Вале: мои музыкальные познанья — оттуда же!> Свиридова тогда я знал не много. Но «Роняет лес багряный свой убор…» <���пропел очень точно первую фразу> — это… Романсы Глинки, Рубинштейна — это: Пушкин и Рубинштейн, Пушкин и Глинка, а Свиридов — это Пушкин и Пушкин! Такое еще только у Бородина и Кюи. <���Не «Сожженное ли письмо»?..>

Второй мемуар — речь на вручении Солженицынской премии Панарину за «Реванш истории». Ряд известных, но хороших цитат: «Все думали не об истине, а единственно о пользе» (Карамзин); «Культура — система табу» (Леви-Стросс). Еще не было времени, когда бы отменили все табу. Это — наше время. Панарин: Наша эпоха — предельной порчи человечества. Сейчас — не поражение России, а всего мира. И т. д., излагает Панарина со своими комментариями — о гибели культуры, всеобщем хамстве и прочее известное.

Сказать Вале: а не есть ли постоянная констатация нами всего этого равносильна нагнетанию средствами массовой информации сведений об убийствах, грабежах, катастрофах — т. е. создания катастрофического сознания, как говорят социологи — культуры человека пугающегося, живущего в сознании страха, боящегося этих ужастиков и одновременно желающего потреблять их еще и еще. То, что ты (мы) занимаешься при этом высокой культурой, — не оправдание. Она до масс не доходит. Не следовало бы подумать о средствах прямой борьбы с созданием в социуме этого катастрофического сознания, а не утешаться тем, что мы ушли в пещеры?..