Лю Чжэньюнь - Одно слово стоит тысячи

Сяо Вэнь наконец вспомнил смотрины и, проведя по волосам, усмехнулся:

— Да уж, позавчера я был в ударе… Я вообще плохо помню, что за пьесы мы смотрели.

Лао Цао удивился:

— Почему? Вам не понравилось, как нас принимал Лао Хань? А может, Лао Хань замучил вас своей болтовней?

Сяо Вэнь помотал головой:

— Люди раздражают не тем, что много или мало говорят.

— А может, вам не понравилась игра актеров?

— Да нет, все актеры в труппе Лао Тана старательны, как на подбор.

— Но тогда почему?

— Перед поездкой я разорвал дружбу с продавцом вина Сяо Чжоу из деревни Чжоуцзячжуан.

У Лао Цао словно пелена с глаз упала. Ведь он и правда заметил, что все эти дни Сяо Вэнь о чем-то грустил. Когда пять дней тому назад Лао Цао собрался в деревню Нюцзячжуан уезда Сянъюань, Сяо Вэнь попросился поехать вместе, сославшись на желание разогнать тоску. Лао Цао воспринял его слова как фигуру речи, а оказалось, что у того и правда были причины для грусти. То, что по дороге Сяо Вэнь вместо вина Сяо Чжоу из лавки «Деревня Персиковый цвет» купил вино в лавке «Деревня Абрикосовый цвет», Лао Цао воспринял как желание Сяо Вэня сделать ему приятное. Но оказалось, что за этим стояла ссора Сяо Вэня с Сяо Чжоу. Лао Цао сказал:

— Семейства Вэней и Чжоу дружили несколько десятков лет, разве можно так просто взять и разорвать отношения? Вы поссорились из-за денег?

Сяо Вэнь тяжело вздохнул:

— Лучше бы уж из-за денег. А то просто из-за какой-то фразы.

— Какой фразы?

Сяо Вэнь не стал вдаваться в подробности и лишь сказал:

— Я-то думал, он нормальный, а он оказался идиотом. В мелочах разборчивый, а в делах поважнее дурак дураком.

— Если управляющему досадно, мы можем найти кого-нибудь, кто вас помирит.

— Тут проблема даже не в словах и не в ссоре, а в его человеческих качествах. Не ожидал я от него такого коварства. Мы с ним совершенно разные, поэтому друзьями оставаться не можем. Вот вы с Лао Ханем действительно друзья.

Он снова вздохнул:

— Мне уже больше тридцати лет, а прожил зря.

Лао Цао понял, что Сяо Вэнь не на шутку расстроен, поэтому не стал дальше пытать его расспросами, а только успокоил:

— Ну поссорились и поссорились, в мире сколько угодно других продавцов вина.

В ответ на это Сяо Вэнь хлопнул себя по ляжке и перевел разговор на другую тему:

— Дядюшка, а мне ведь понравилась семья Лао Ню, что продает кунжутное масло в деревне Нюцзячжуан. Сложнее всего в этом мире быть радушным, если при первой встрече вместе напились, считай, что подружились.

Спустя месяц семейство Лао Цао из деревни Вэньцзячжуан уезда Сянъюань оформило помолвку с семейством Лао Ню из деревни Нюцзячжуан уезда Циньюань. А спустя год Гайсинь, она же Цао Цинъэ, вышла замуж за продавца кунжутного масла Ню Шудао из деревни Нюцзячжуан.

Такова была еще одна история, которую на протяжении шестидесяти лет Ню Айго часто рассказывала его мать Цао Цинъэ.

Через шестьдесят лет Ню Шудао, опередив Цао Цинъэ, ушел из жизни. Когда хоронили Ню Шудао, на улице стояла тишь и благодать. Когда на семейном кладбище гроб с Ню Шудао опустили в яму и стали присыпать землей, никто не плакал, кроме Цао Цинъэ, которая заливалась слезами, сидя прямо на земле. К ней подошли и стали уговаривать:

— Одумайся, человек уже умер, слезами его не вернешь.

А Цао Цинъэ на это неожиданно ответила:

— Я не его, выродка, оплакиваю, мне себя жалко. Я, можно сказать, всю свою жизнь на него извела.

На следующий год после того как Цао Цинъэ вышла замуж за Ню Шудао, она съездила в провинцию Хэнань и побывала в Яньцзине. На тот момент она носила во чреве старшего брата Ню Айго, Ню Айцзяна. В детстве Цао Цинъэ пять лет провела в Яньцзине в провинции Хэнань. Потом она тринадцать лет прожила в деревне Вэньцзячжуан уезда Сянъюань провинции Шаньси, а когда ей исполнилось восемнадцать, вышла замуж и переехала в деревню Нюцзячжуан уезда Циньюань. Будь то уезд Сянъюань или Циньюань, среди знакомых Цао Цинъэ не было ни одного человека, которому бы доводилось побывать в Яньцзине. Пока Цао Цинъэ, она же Гайсинь, жила в деревне Вэньцзячжуан уезда Сянъюань, она часто ссорилась из-за Яньцзиня со своей матерью. До тринадцати лет Гайсинь спорить с матерью не решалась, поскольку та ее сразу била. Мать Гайсинь, жена Лао Цао, была женщиной высокой и крепкой, поэтому если она ругала Гайсинь, та с ней не спорила. Гайсинь помалкивала не только, когда мать поносила Яньцзинь, но и когда та ругала дочь за плохо приготовленную кашу или испорченную выкройку для обуви. Едва девочка пыталась что-то возразить, ей тут же доставалось. Но когда Гайсинь исполнилось тринадцать, она почти сравнялась с матерью. Гайсинь тоже росла высокой. И теперь, когда мать начинала ее ругать, она стала огрызаться. Ее мать не то чтобы боялась ударить дочь или не могла этого сделать, просто едва она поднимала на нее руку, та бежала к колодцу, чтобы утопиться. Такое поведение, естественно, пугало мать, поэтому рук она больше не распускала, но скандалы в их доме не прекращались. Сначала Гайсинь в этих скандалах проигрывала, но поскольку она, в отличие от неграмотной матери, ходила в школу, то со временем стала одерживать верх в спорах. Пока мать и дочь ругались, отец Лао Цао сидел на корточках и молча курил трубку. Иной раз, когда мать не могла переспорить Гайсинь, она начинала срывать злость на Лао Цао: