Вадим Смоленский - Записки гайдзина

— Могила! — сказал дедушка. — Копай-копай!

Дела у солдатиков постепенно продвигались. Самые шустрые уже добрались до полуистлевших костей. Они доставали их и бережно складывали на куски брезента. Из костей получалась пирамидка, сверху на нее клался череп. Вид пустых глазниц очень развеселил дедушку. Он тыкал в экран пальцем, хлопал себя по коленкам и давился от смеха. Я не выдержал:

— Сота-сан, ведь это чужие головы. А если бы ваша?

— Да, — виновато сказал он. — Конечно.

И опять залился счастливым детским смехом.

Эксгумация закончилась. Извлеченные останки разложили на специальном столе, облили бензином и подожгли. Делегация японских ветеранов построилась в шеренгу и медитировала на пламя. Оно полыхало высоко и долго. То, что осталось от костей, ссыпали в урны.

— В Японию, — сказал дедушка. — Домой.

Любительская часть завершилась и пошла телевизионная запись. Какой-то забайкальский начальник рассуждал о взаимопонимании между народами. Потом показали берег Байкала. Над берегом летали чайки. Вверх по чайкам поползли титры: «продюсер программы — Ф. Ползунов».

— Вы уже на пенсии, Сота-сан? — спросил я. — Или еще работаете?

— Работа? — переспросил он. — Да, работа. Еще нет старый.

— А какая у вас работа?

— Трудно. Как по-русски, не знаю.

— Зачем обязательно по-русски?

— Если по-японски, ты ничего не понимай.

— Ну, вы попробуйте, может пойму?

— Нет.

— Это что, тайна?

Сота-сан встал, чтобы выключить телевизор. Потом сел напротив меня. Пожевал губами. Подумал.

— Пепел , — вдруг сказал он по-японски. — Я торгую пеплом .

В голове каждого из нас растет гносеологическое древо. Одни возделывают его с любовью, поливают, удобряют — и становятся энциклопедистами. Таких ничем не удивить и ничем не испугать. Другие же бросают свое древо на произвол стихий, позволяют ему расти вкривь и вкось — чтобы потом пасть жертвами смысловой неразберихи и нелепых ассоциаций.

Вот например: известно, что на острове Ява живет в десять раз больше народу, чем на соседнем острове Борнео. Энциклопедист знает, почему. На Борнео нет ни одного вулкана, а на Яве их множество — поэтому почвы там обильно унавожены вулканическим пеплом. И японские крестьяне тоже любят селиться на склонах вулканов, невзирая на опасность извержения. Уже никто не помнит, кому первому пришло в голову добывать пепел из-под земли и делать из него удобрение — но идея оказалась прибыльной.

А если этого не знать, то можно подумать бог знает что.

Сота-сан вез меня обратно. Апрельское солнце готовилось коснуться круглой верхушки горы Насудакэ — старого, давно потухшего вулкана. Поля с огородами облепляли вулкан и забегали на склоны, упираясь в оголившиеся проплешины лыжных спусков. Вдали виднелся лесочек, окружающий императорскую дачу.

Неожиданно мы свернули на ухабистую грунтовую дорогу, протряслись по ней пару минут и встали. Мне опять было велено вылезать. Прямо перед нами громоздился экскаватор, из кабины которого торчали изящно скрещенные ноги в белоснежных носочках. Экскаваторщик почивал, отдыхая от праведных трудов. Сота-сан неспешно подошел к нему, потряс за ногу и скомандовал:

— Подъём!

Носочки втянулись в кабину, и через секунду показалась заспанная голова. Ее владелец уже готов был вытянуться во фрунт и извиниться за нерадивость — но начальник ласково похлопал его по плечу и добродушно сказал:

— Копай-копай!

Никаких вопросов не возникло. Он все понял! Экскаватор тут же затарахтел, задрал ковш — и двинулся туда, где его ждали залежи драгоценного пепла. По пути он спугнул двух лебедей из озерца неподалеку. Лебеди поднялись с криками и взяли курс на северо-запад.

В сторону Сибири.

Метафоры, как известно, могут быть как восходящими, так и нисходящими. Восходящая метафора — это уподобление объекта могучему льву, трепетной лани, дневным и ночным светилам, Илье Муромцу, Наполеону Бонапарту и Диего Марадоне. Нисходящая же метафора отсылает нас к червям, шакалам, нечистотам, искариотам и чикатилам. Разница очевидна.

Но и не только метафоры. Имена, фамилии, географические названия, профессиональные жаргонизмы — все это может быть как восходящим, так и нисходящим. Исключительно восходящими могут быть разве что торговые марки. Зато школьные прозвища, наоборот, почти всегда бывают нисходящими.

В этом свете особенно интересны этнонимы — названия, которые люди дают этническим общностям. Подавляющее их большинство никуда не восходит и никуда не нисходит. «Француз», «киргиз», «норвежец», «кхмер» — это все сугубо нейтральные этнонимы, несущие денотативную функцию. Они просто обозначают . Бывает, впрочем, что нейтральный этноним вдруг начинает употребляться метафорически, становясь восходящим или, чаще, нисходящим. Таковы, к примеру, «спартанец», «пигмей» и «чукча». Но более распространено конструирование новых этнонимов, изначально нацеленных на уничижение. Здесь есть о чем поговорить.