Вадим Смоленский - Записки гайдзина

From tsuchida_t@u-tokyo.ac.jp

To vsmol@aw-daigaku.ac.jp

Subjecthello

Здравствуйте, уважаемый господин Вадим Смоленский! Позвольте мне, глубокоуважаемый многоучёный господин, преставляться Вам. Я профессор на кафедрой сравнительной культурологией Токийского Университета Таро Цутида. Могут показается Вам удивительным, но у нас в Тодай тоже русофилы есть. Частно я величайший русофил (особенно люблю тех с еврейского происхождения). Очень радовался за известие о новом международном университета и находив в Интернет Ваши страницы радовался вторично. Как Вы оцениваете приятность региона? Не посещал частно но слышал хороший источник и саке есть. Надеюсь, Вы и другие сотрудники наслаждаете природу и научную работу.

Тема моего исследования преставляет семиотический анализ тоталитарного дискурса. В этой связи позвольте задавать Вам вопрос. В статье Льва Канторовича «О преодолении постконцептуальной парадигмы» не могу понимать одно место:

«При тотальной сублимации логоса всякий дискурс конституируется апофатически, в силу чего любая попытка обретения транценденции неизбежно упирается в топос. Единственным спасением видится метаклассификация архетипов, когда каждому суггестивному слою атрибутировано свое гиперозначаемое. Миф-симулякр в такой квазииерархии обретает окончательную самотождественность, которую прекрасно демонстрируют, например, многочисленные апокрифы про Василия Ивановича.»

Кто Василий Иванович? Мне показается, он известный человек. Но никакой энциклопедический словарь не содержает такую фамилию. Поэтому не могу понимать смысла Канторовича. Если Вы знаете кто Василий Иванович, учите меня пожалуйста. Надеюсь, когда-нибудь мы с Вами встретимся и разговариваем.

Спасибо Вам за Ваше терпение,

From potapov@botik.ru

To vsmol@aw-daigaku.ac.jp

Subjectdoma

Здорово, братишка!

Долетел нормально. В Шереметьеве меня встретил Сидоров и отвез в Переславль. По дороге произошло знаменательное событие. Остановились, чтобы покурить, я вышел из машины и тут же вступил ногой в говно. Сразу стало хорошо на душе, и вспомнились слова Рауля Абрамовича: «Неважно, по чьей земле ходить, а важно, на что наступать». Думаю, он не вполне прав. Вопрос значительно тоньше.

Если будешь заглядывать в нашу баню, передавай хозяйке привет.

— Мородой черобек!

Я оглянулся. Реплика принадлежала благообразному дедульке в соломенной шляпе, мимо скамейки с которым я деловито прошагал. Увидев, что я остановился, он вскочил и засеменил ко мне.

— Дзудорафствуйте, — старательно выговорил он и протянул руку.

— Здравствуйте, — ответил я. Рука оказалась неожиданно крепкой.

— А вы… Чито делай? Русский?

— Русский, — кивнул я.

— Я… газета читай, — сказал он и развернул «Ёмиури симбун». — Вот. Униберситет. Русский профессор. Да?

— Да, тут русских много, — начал было я по-японски, но он замахал на меня руками.

— Нет! По-русски давай!

— Вы учите русский язык? — как можно вежливее спросил я.

— Нет сейчас, — сказал он. — Давно. Военнопренный.

Он вытащил из нагрудного кармана белую картонку и протянул мне. Я прочитал:

Г-н Кадзухо Сота награжден памятным знаком Роскомархива

«За созидательный труд на российской земле»

Председатель Роскомархива

За удостоверением последовал сам памятный знак, выполненный в виде медали. На одной его стороне было начертано: «Бывшим японским военнопленным», а на другой: «По случаю выдачи справок о труде».

— Ничего не поня̀л, — пожаловался дедушка, делая ударение на «я». — Русский язык трудно.

Я объяснил ему суть документа в общих чертах. Он не довольствовался этим и пожелал узнать значение каждого слова.

— Чито такой со-дзи-да-тэ…

— «Созидательный»? Ну, это когда ничего нет а потом: раз, и есть. Потому что работал.

— А где «работал»?

— Вот здесь. «Труд» это значит «работа».

— А-а-а… На-ро-сси-и-су…

— На российской. Значит, на русской. Ну, Россия!

— Поня̀л. Дзе-му-ре… Чито такой?

— Земле. Ну, земля! — Я пнул носком ноги асфальт.

— Земля! — повторил он, и глаза его загорелись. — Земля! — вырвалось у него снова. — Земля! — произнес он в третий раз и задрал голову вверх, будто вспоминая что-то. Затем радостно хихикнул и сказал:

— Копай-копай!

Кадзухо Сота никогда не носил погон. Разгром Квантунской Армии застал его семнадцатилетним телеграфистом, сидящим в захудалом отделении связи среди маньчжурских сопок. Гражданский статус нисколько не смутил сталинских соколов, и Кадзухо пришлось созидательно копать российскую землю наравне с вчерашними солдатами. Ему несколько не повезло с фамилией: лагерные вертухаи переиначили «Сота» в «Сытый», и любили шутить по поводу того, что сытого кормить не надо.