Джон Апдайк - Деревни

В своих снах Оуэн видел себя в Миддл-Фоллс, где маршрут его пролегал от дома на Куропатковой улице к старому зданию оружейной фабрики на берегу реки Чанконкабок. Здесь размещалась их с Эдом компания. «Программное обеспечение Э — О». Здесь у него была небольшая отдельная комната — а в ней письменный стол, на нем новая портативная машина с монитором высокого разрешения, считывающее устройство перфокарты и личный телефон. У стены — кушетка из искусственной кожи. Он перетащил ее с заброшенного склада старой мебели в дальнем углу здания. Между двумя главными пунктами жизни — местом его работы и домом — раскинулась паутина поселковых улиц, торговых точек и пунктов оказания услуг: три ресторана, два банка, универсальный магазин сети «Вулворт», химчистка, обувная мастерская. Основной доход ей приносил не срочный ремонт поношенных ботинок и туфель, а продажа сандалий из кожи, какие были в ходу у хиппи, а также башмаков на деревянной подошве. Кроме того, в поселке было несколько аптек, старейшая из них — «Фарм-Эмори». На задних ее полках по сей час стоят патентованные средства в пузырьках с поблекшими хвостатыми ярлыками викторианского еще образца. А в витрине красуется традиционная эмблема аптечного дела — две больших чаши, наполненные одна темно-красной, как йод, жидкостью, другая — густо-синей, как лакмус, какие со средневековых времен рекламировали лекарственное исцеление.

Почти в каждой поселковой семье был свой дантист, свой лечащий врач — молчаливый, несимпатичный человек, находящий у пациентов любые болезни, кроме смертельных, педиатр, для множества детских заболеваний один, высокий лысый еврей, что морщился от боли в спине, когда нагибался, чтобы закапать вам капли в глаза. Был и еще один обязательный визитер — налоговый инспектор, длинноносый коротышка, который принимался отчаянно размахивать руками, если Оуэн хотел сообщить ему сведения, каких тот не желал слышать.

Школ в Миддл-Фоллс было несколько — до тринадцати лет Грегори учился в общественной, — и, как и положено, были родительские собрания, репетиции театрального кружка, спевки, спортивные соревнования, обычно устраиваемые почему-то в дождь. Более или менее регулярно заседали Коммерческая палата и Комитет по поддержанию школьного здания. Филлис была членом Садоводческого клуба, Просветительского общества и посещала сеансы йоги.

И где-то во всем этом переплетении снится ему, где так быстро расцвели его отношения с Джулией — тесные, крепкие, нерасторжимые — с поразительно сексуальной Джулией, он продолжает ее терять: так бесконечно трудно было держать их связь в тайне — торопливые телефонные переговоры полузадушенными голосами, редкие свидания украдкой где-нибудь на окраине. Ему снится, что по целым неделям у них не бывает встреч, что объект его вожделений уходит куда-то на глубину, под покров респектабельных будней, где ему приходится совмещать обязанности гражданина, совладельца компании и отца, и близость, сверкнувшая летней молнией страсти, сходит на нет, как сходит на нет детская дружба по окончании каникул, проваливается сквозь пустую занятость узаконенной общепринятой жизни.

Просыпается он от страха. Просыпается заброшенным, одиноким, несчастным, узнает эти обои и беспощадное морское солнце в щели под створчатыми шторами. До него постепенно доходит: Филлис потеряна навсегда. Они с Джулией давно живут в браке — более двадцати лет вместе, в Хаскеллз-Кроссинг, штат Массачусетс.

Среди достопримечательностей Миддл-Фоллс есть насыпной пляж на пруду. Молодые мамаши, знакомые Оуэна, летом приводят сюда своих чад для игры и купаний. Потом отправляются домой спать, а после полудня иногда вновь появляются здесь и остаются до пяти-половины шестого, времени детского обеда. Многим из мам почти сорок, но в глазах Оуэна они еще вполне привлекательны.

Двенадцатилетний Грегори и Айрис, которой исполнилось десять с половиной, уже вышли из того возраста, когда барахтаются в теплой коричневатой воде, скатившись в нее с алюминиевой горки. На берегу в кресле спасателя все так же сидит рыжеволосая дочь директора школы, теперь уже повзрослевшая. Полнота ее сделалась угрожающей, на верхней губе, белой от цинковой мази, обозначились усики.

Вошли в моду длинные волосы. Мальчишечьи уши скрылись под густыми копнами, под мышками закустились заросли. Грегори категорически отказывался стричься, как будто стрижка была формой посягательства на личность или болезненной прививкой. Второклассник Флойд и маленькая Ева были еще покладистыми. Оуэн заставал их на Цаплином пруду во время перерыва, заезжая сюда на своем новом красном «корвет-стингре». Ему нравилось видеть жену в купальном костюме. Белый бикини оттенял ее бледный розоватый загар. Она была величественна, как всегда, и, несмотря на наготу, выглядела той самой Филлис, о какой он мечтал, и сонный травянистый берег пруда казался Оуэну раем. Матери расстилали одеяла и съедали с детьми легкий ленч. Алисса Морисси, по обыкновению, отпускала шуточки относительно высокого содержания калорий в зефире с шоколадом. Ростом она была невысокая, и лишний фунт сразу становился на ней заметен, но что-то нервозное в ее поведении сдерживало полноту. Каким невыносимым сделался ее муж Йен, все говорила она. Вопреки моде на длинные прямые волосы свои она подстригла и собирала их на затылке в пучок табачного цвета, так что казалось — она мчится на мотоцикле. Даже на пруд она надевала очки в пластмассовой оправе. Взгляд ее водянистых глаз обращался в его сторону чаще положенного — или ему лишь казалось?