Джон Апдайк - Деревни

— Кто бы мог подумать, что наша великая страна будет сжигать напалмом деревни в Индокитае? — спросила она, ни к кому не обращаясь.

— Это не хуже, чем то, что мы сделали с индейцами, — откликнулась Стейси.

— Разве это все? — спросил Оуэн у Филлис. Как будто дома им не хватало времени поговорить о таких важных вещах, что соответствовало действительности. — А что ты скажешь о вьетконговцах, которые хоронят своих вождей в стоячем положении, вверх ногами и хотят навязать собственный режим Южному Вьетнаму?

— Верный вопрос, — заметил Эд.

— Бедный Оуэн, — протянула Стейси. Она сидела на полу у его ног. Сквозь стеклянную крышку кофейного столика он видел ее загорелые коленки. — Вот он какой, патриот до мозга костей. Многим техасцам не уступит.

Филлис встала.

— Мне нужно подышать свежим воздухом. И нам пора домой, ты слышишь, Оуэн? Надо отпустить няню.

— Слышу, — отозвался он, не изъявив ни малейшего желания сдвинуться с места. Жизнь в этом уютном буржуазном доме у недавно поженившейся пары казалась прекрасной. А куда подевался окурок? Как бы он не прожег ковер. Оуэн поднес ко рту стакан с разбавленным виски и сделал несколько глотков.

Вслед за Филлис встал и Эд. Они обменялись какими-то загадочными фразами, не имеющими никакого отношения к нему — как и разговор его родителей на втором этаже, когда ему было четыре года. Он разобрал бы слова, если бы прислушался, но ему было не до того. Его обволакивало облаком блаженства, и оно проникало в каждую клетку его существа, как проникают в человека триллионы нейронов, испускаемых солнцем даже в ночное время. Какое несказанное счастье — чувствовать спиной упругие прутья кресла, ощущать под ногами пушистый ковровый ворс, видеть разбегающиеся лучами черные, красные, зеленые, коричневые полосы на нем, различать волокна на мореной древесине древнего пола и слышать запах хвои с дальних лесов, дышать воздухом просторной комнаты, этого параллелепипеда, в котором еще звучат шаги и голоса его жены, его партнера по бизнесу и его жены, чьи загорелые колени больше не виднеются под стеклянной крышкой столика, потому что они придвинулись вплотную к креслу, где сидит он, Оуэн. Его нервная система чутко реагирует на людей и на вещи с утраченной уже чистотой детства. Когда ты маленький и заболел и не должен ничего делать — только лежать, только выздоравливать, только продолжать быть. Почему он так долго не знал цену простым мелочам?

Из коридора донеслись голоса, потом стук двери и, наконец, шум отъезжающей машины.

— Что происходит? — пробормотал он.

— Ничего не происходит, — отозвалась Стейси. — Филлис попросила Эда отвезти ее домой. Ее затошнило.

— Она не могла отлежаться здесь?

Лицо у Стейси сделалось добрым и умным. За все два года знакомства он не раз видел ее такой милой.

— Кроме того, она спешила отпустить няню.

— Если Филлис плохо, кто же отвезет няню домой?

— Эд, кто же еще?

— А я? Почему меня бросили?

— Никто тебя не бросил, бедный малыш. Она просила тебя вместе с ней поехать домой, но ты отказался.

— Отказался, правда?

— Ты ничего прямо не сказал — просто сидел, как оглоушенный. Вот она и решила, что глупо тебя уговаривать.

— Я думал, как хорошо нам, всем четверым. А у Филлис бывают заскоки.

— Я это знаю, малыш. Я все о вас знаю. Эд только о вас и говорит. Филлис не захотела, чтобы ты спал с Фэй, и ты сломался. Могу я быть с тобой откровенной?

— Почему нет? Можешь.

— Горько думать, как легко ты сдался, Оуэн. Словно был с ней от нечего делать.

— Отчего же? — парировал он. — Мне кажется, мы неплохо провели с ней время, хотя дел у меня было по горло. Отвечать на глупые вопросы — одно это чего стоит. Например, спрашивает: «Компьютеры могут думать?» Тогда я задаю встречный вопрос: «А люди могут?» С уверенностью одно скажу: они думают, что думают.

Возражая Стейси, нетронутой наркотическим туманом частью мозга Оуэн понимал: в словах этой молодой женщины есть доля правды.

— Бедный, бедный заключенный, бедный и славный, — вздохнула Стейси и прислонилась лицом к его коленям.

— Заключенный? — переспросил он, стараясь соотнести неожиданное слово с комнатой, которая всего несколько секунд назад казалась ему вместилищем блаженства. Очередное ее откровение занозой впилось в трезвую половину его мозга.

— Когда вернется Эд? — спросил он. Люди почему-то оказываются не там, где должны быть.

— Еще не скоро, сладкий, не скоро, — улыбнулась Стейси, обнажая ряд белоснежных зубов — результат несравненного мастерства калифорнийских и техасских дантистов. Словно пробуя вкус собственной улыбки, она прикусила нижнюю губу. — Я хочу что-то сделать для тебя, ты уж потерпи. — Большим и средним пальцами она потянула вниз ушко «молнии» на ширинке его шортов. — Ты не нервничай. Я хочу просто посмотреть на него, — нетерпеливо пояснила она.