Сергей Кузнецов - Хоровод воды

– Может, в ванной? – предлагает Андрей.

Аня отвечает… впрочем, неважно, что отвечает Аня. За сотни километров к северу трезвый и злой Мореухов представляет себе эту сцену. Может, комикс нарисовать? – думает он. Или рэп сочинить? Все равно какая-то чухня получается: ну как Андрей, эта офисная крыса, может придумать историю про русалок? Это же «Голубая бездна» наоборот – русалкой становится только та женщина, которая готова по-настоящему уплыть за горизонт, которую не ждет на берегу ребенок. И Аня-Эльвира уже упустила свой шанс, а попади она сюда года четыре назад, плескалась бы сейчас русалочкой в подводном царстве. Кораллы всех цветов радуги, зонтики медуз, морские коньки, бойкие пестрые рыбки. Пусть Костя моему брату расскажет остальные подробности, он нырял, он в курсе.

Я-то знаю: подводный мир – совсем иной. Гнилые склизкие коряги, клешни раков впиваются в плоть, и раздутые тела утопленников, цепкие пронырливые щупальца, лавкрафтовские эманации ужаса.

Может, если бы у моей сестры появился хвост, она бы встретила меня там, под водой, встретила и спасла.

На четвертом году революции Гриша ни разу не видел трупов. Так, конечно, не могло продолжаться бесконечно.

Гриша прибился к отряду в конце сентября 1920 года. Он был голоден и собирался умирать.

Его спас Юлий Брисов, огромный лысый человек из Бессарабии с большими руками и незабываемой походкой.

В начале следующего века путеводитель модного журнала «Афиша» назовет эту походку цапельной.

Изо рта у Брисова вечно торчала свежеобструганная палочка или на худой конец травинка.

Палочку Гриша запомнил очень хорошо. Это было первое, что он увидел, когда Брисов нагнулся над ним.

– Есть хочешь? – спросил Брисов.

– А дадите? – спросил Гриша.

Сразу после революции его родители переехали из Москвы в Вологду к троюродной бабке. В восемнадцатом году туда же перевели все посольства – подальше от линии фронта и столиц.

Посольства – это означало хлеб и пайки. Мать Гриши устроилась машинисткой и кормила всю семью.

В восемнадцатом году в Вологде еще был хлеб. В Петрограде люди падали от голода на улицах, а в Москве пушки обстреливали Остоженку.

Через полгода посольства стали покидать Вологду.

Мать Гриши выправила себе французский паспорт – на всякий случай. Как ей это удалось, никто не знает. Мать была красивая черноволосая женщина, Гришин отец ее обожал.

В девятнадцатом году они вернулись в Москву, и там их настигла весть о том, что Гришин дед, отец матери, расстрелян по приговору ревтрибунала.

Дед был потомственный кадровый военный, но ушел в отставку еще до войны.

В начале двадцатого года Гришины родители решили пробиваться к белым в Крым.

Вы видели на ярмарках аттракцион – крутится огромный диск, и центробежная сила отбрасывает людей к его краям. Люди смеются и пытаются удержать друг друга за руки. Они смеются, потому что на ярмарке положено смеяться.

Русская революция – такой же диск, и ее центробежная сила раскидала людей по краям бывшей империи. Мало кто смеялся – все больше плакали или матерились.

Гриша потерял свою семью на железнодорожном переезде. Его чуть не затоптали в толпе, но он выбрался.

Трудно держаться за руки на центробежном колесе.

Родителей Гриша больше не видел и что сталось с ними – не узнал. Одно время надеялся, что они бежали в Константинополь или Париж. Спустя много лет заставил себя поверить, что их расстреляли большевики.

Эта вера служила ему оправданием.

Осень 1920 года застала Гришу в Приазовской степи. Пешком, стиснув зубы, он направлялся в Крым.

В России он оставаться не хотел, потому что в нее не верил. Россия казалась ему огромной и бессмысленной. Он ее не понимал.

Пятнадцатилетнему мальчику трудно понять большую страну.

Брисов накормил Гришу наваристым супом и дал жирный кусок свинины. «Откуда поросенок?» – спросил Гриша. «Реквизировали», – ответил Брисов.

Никто не знал воинского звания Брисова. Похоже, он сам провозгласил себя командиром отряда – и не нашлось никого, кто бы ему возразил.

Это были остатки одного из белых десантов, высадившихся в Северной Таврии летом 1920 года. Теперь они форсированным маршем двигались в Крым.

Ходили слухи, что надо спешить, потому что красные со дня на день захватят полуостров, после чего расстреляют или утопят всех офицеров и солдат белой армии.

Между тем до штурма Перекопа оставалось около месяца, так что слухи были верны только там, где говорилось о судьбе белой армии.