Алина Знаменская: Рябиновый мед. Августина

Лектор снисходительно взирал на комсомольца. Но Августина заметила мелькнувшую неуверенность в его глазах. Собственно, эта неуверенность присутствовала там и прежде, в бытность их знакомства.

— Ну а что? — обернулся Костя. — Теперь англичане с французами выглядят единственными борцами против фашизма, осуждают политику Германии. А мы что же? Дружим? Как на наше поведение посмотрят порабощенные фашистами народы?

— А у тебя что, Орлов, там родня? — хихикнул кто-то. Физрук стал утихомиривать детей, обрадованных возможностью похохмить.

— Радуйся, Орлов, что товарищ Сталин заботится о мире в нашей стране. Мы еще от Первой мировой не очухались! — подала голос Тучкова. И Ася подумала: вот уж точно!

А Лелька еще раз повторил о правильности и мудрости курса, избранного 23 августа настоящего года. Физрук поспешно выводил детей из столовой, дабы не задавали лишних вопросов, а Слепцова подозвала Августину.

— Вы, Августина Тихоновна, проведите работу среди своих воспитанников, больно уж разговорчивые стали.

Вот теперь и он обратил внимание и тоже узнал ее. А он, оказывается, не разучился краснеть.

— Августина Тихоновна, — повторил лектор вслед за Слепцовой. — Я рад вас видеть… здесь.

— Александр…

— Петрович! Александр Петрович. Я, знаете, не мастер лекции читать, но общественная нагрузка. Кружок политпросвещения, знаете ли… Приходится. Странно, что мы до сих пор не встретились. Живем в одном городе, а вот — не довелось.

— Да, не довелось, — согласилась Августина. — А вы теперь на железной дороге?

— Да, я путевой мастер. А вы — здесь… Замужем?

— Да. А вы?

— Да, я тоже… женат. Три дочки у меня. Старшая совсем большая, школу заканчивает. А у вас — мальчик?

— Сын, девять лет.

— Да… я вас видел издали. Моей младшей тоже девять…

Августина не знала, о чем еще с ним говорить, она чувствовала неловкость, словно была перед ним в чем-то виновата. А он улыбался и краснел, это было так на него похоже.

Они вышли на улицу, отряд Августины поджидал ее во дворе. Это были уже совсем взрослые дети. Им хотелось быть вместе, гулять, разговаривать, влюбляться и ревновать. А тут эта лекция, поход за грибами отменяется, а до обеда целых два часа…

— Августина Тихоновна, пойдемте в город! — в унисон запросились они. — Такая погода, уроков нет, ну пожалуйста!

— Ну что мне с вами делать? — спросила она и вздохнула: — Идемте!

Лектор, похоже, не собирался уходить. Он стоял у ворот и ждал.

— Вы, как я понял, — в город? Вот и славно, я провожу.

И они пошли. Странное дело — когда в сорок лет встречаешь человека, с кем был знаком в шестнадцать, моментально начинаешь чувствовать себя шестнадцатилетним и то и дело перепрыгиваешь из сорока в шестнадцать и обратно. И Августина становилась Асей и боялась, что это могут заметить ученики. Вероятно, что-то подобное произошло и с Александром Петровичем, поскольку он вдруг начал читать Блока, и это было уж совсем не к месту — лысеющий дядька с портфелем, бормочущий о незнакомке. Смешно.

Но лес, рыже-красно-золотой, был так красив, так одуряюще пахло прелой листвой с горькой нотой костра, что она простила ему неуместную сентиментальность и то, что он напомнил ей о Вознесенском и обо всем, что было тогда, и обо всех сразу. Впрочем, разве хоть на минуту она забывала? Они все жили в ее сердце и будут там жить всегда, пока оно бьется. А потом она станет жить в чьем-то сердце, и это как смена времен года.

Ребята заглушили Блока Маяковским — они читали отрывки хором, это была заслуга Вячеслава Ивановича.

— Наверное, они очень любят вас, — предположил Александр Петрович. — Разъедутся, станут письма писать?

— Обязательно! — весело ответил за нее кто-то из детей.

— Пишут, — согласилась она. — Вчера вот получила из Москвы письмо. Выпускница наша учится там, занимается спортом.

Она не стала рассказывать о Варе. Что, в сущности, знала она о Лельке, чтобы разговаривать с ним о том, что ей близко? Он давно не принадлежал ее миру, он был чужой.

Лелька хотел что-то спросить у нее, но к нему подошел Костя и стал задавать свои каверзные вопросы. Горе-лектор предпочел ретироваться и у Нижнего посада распрощался с ними, свернул к станции.

А детдомовцы отправились на Вал. Здесь занимались юные авиамоделисты из Дома пионеров. Они готовили свои планеры к полету. Августина увидела сына. Владик, полный серьезной важности, держал в руках свою модель, над которой трудился весь сентябрь. Сейчас предстояло впервые испытать ее, и мальчик волновался — полетит или нет? Он строго-настрого наказал матери не приходить на спортплощадку, где предстоит испытание, — боялся поражения. Она совсем забыла об этом и, вспомнив, поспешила увести ребят подальше. Они гуляли по аллеям, читали стихи по очереди и хором, пели и строили планы. И она подумала о том, что совсем неплохие выросли дети, хотя они и не похожи на них, прежних. Возможно, как раз ее поколение, ровесники века, и стали той жертвой, которая необходима истории, чтобы последующие поколения были счастливы? Тогда вот эти, молодые, может статься, и построят свое светлое будущее, о котором поют? А Владик? Будет ли он счастлив в этом таинственном будущем? Он просто не может не оправдать ее надежд, поскольку…