Алина Знаменская - Рябиновый мед. Августина

Начальник захлопнул папку, завязал шнурки.

— Как же вы, батюшка, можете утверждать, что Бог существует, если вы лично его никогда не видели? Это какое-то задуривание мозгов. К чему? Людям о насущном думать надо, а вы им — сказки. Ведь доказать-то вы ничего не можете!

— Математически вычислить Бога невозможно, так же как и доказать его отсутствие, — согласился арестованный. — Если бы это было возможно, то человечество давно привело бы эти доказательства. Господь познается только душой, духом человека. Притом если душа стремится познать Бога и это познание — милость Господа и дар его.

— Ну, допустим, вы познали его и, более того, он вас с определенной целью на землю послал. Ну тогда почему он спокойно взирает, как вы, извиняюсь, баланду лагерную хлебаете и унижения терпите? Или что это, по-вашему, тоже — особая благодать?

— А как же?! — воскликнул отец Сергий. — На все лишь надо взирать духовными очами, и все будет на пользу духа.

Начальник отдела встал, прошелся. С некоторых пор почки стали доставлять неприятности, это злило. Под форменным кителем приходилось носить связанную из собачьей шерсти жилетку. А ведь ему всего-то сорок пять! Что уж говорить об этом, старике? Неужели не хочется старому сидеть тихо за печкой, в тепле? Небось кости болят, простатит мучает, желудок нормальной пищи требует… Ведь что, в сущности, значат наши убеждения, если на весах против них — тарелка горячего супа?

Он снова вспомнил своего отца, как тот немедленно появляется на кухне, едва кто-то из домашних звякнет ложкой о тарелку. Голод, пережитый в первые послереволюционные годы, так крепко врезался в сознание старика, что теперь он постоянно не прочь поесть.

— Власти вам дают шанс, Сергей Владимирович, надеются перевоспитать вас. Учитывая многочисленные просьбы вашего сына Артема Сергеевича, учитывая заслуги вашего покойного сына, комиссара Красной армии… Вам лишь нужно пересмотреть ваши взгляды или хотя бы не высказывать их открыто… Ведь вы пожилой уже человек, сгинете ведь в лагерях!

— Что ж, вы предлагаете мне на пороге вечности выпачкать душу предательством? — серьезно спросил священник и посмотрел на военного чистыми глазами.

Начальник поморщился. Он понял, что ведет бесполезный разговор.

Он подошел к окну и взглянул во двор. Тюремный двор жил своей обычной жизнью. Сновали тюремные фургоны, лязгали замки. Одну партию заключенных увозили для отправки в лагеря, другую туг же привозили, чтобы до отказа заполнить душные вонючие камеры.

Жизнь идет, а он приговорен ежедневно созерцать одну и туже картину.

— На Соловках бывать не доводилось? — спросил, не оборачиваясь,

— Нет, не довелось.

— Ну так побываете. Завтра с пароходом отправляем партию заключенных. Думаю, оттуда вы уже не выйдете, батюшка. Прощайте.

Священник ничего не ответил, а когда начальник обернулся, то увидел, что зэк внимательно и как-то даже сочувственно смотрит на него. В глазах старика, только что веселых и чистых, кажется, собралась влага. Да, жаль бедолагу…

Проводив заключенного, начальник стал звонить домой. Еще с минуту у него перед глазами стоял образ старика, который, как он решил, испугался в последнюю минуту, услышав название «Соловки».

Ему было невдомек, что прозорливый священник, как это бывало с ним нередко в последние годы, вдруг отчетливо, картинкой, увидел будущее стоящего у окна человека — начальника особого отдела Архангельской пересыльной тюрьмы — предстоящий арест, пытки и этап, рудники и роковой обвал породы в шахте. Увидел и заплакал о нем.

Но начальник, конечно же, считал, что человек может плакать только лишь о собственной участи. Он позвонил жене и спросил, что у них сегодня дома на обед.

Летом 1939 года в Карловых Варах, старинном европейском курорте, подобрался довольно однообразный состав отдыхающих. Это были в основном немцы, в большинстве своем — военные с семьями. Офицеры несли службу, а по выходным ходили вместе с женами к бювету попить целебной водички. Военные любовались видами и даже брали экскурсии. Местное население настороженно наблюдало из окон за перемещениями незваных гостей. Черные пауки свастики развевались на площадях и под крышами домов, по брусчатке древних улиц маршировали фашисты.

Курортный сезон был в разгаре. Ежедневно в одно и то же время у бювета появлялась одна немецкая семья, которая вызывала у дам сочувственные взгляды и улыбку умиления. Семья состояла из трех человек. Старую фрау с покачивающейся, как у китайского болванчика, головой вез на инвалидной коляске респектабельного вида молодой человек. Рядом неизменно шествовала молодая дама с безукоризненной осанкой, в простого покроя скромном льняном костюме и маленькой соломенной шляпке. Семья не заводила знакомств, держалась особняком и потому вызывала у отдыхающих дам много толков. Например, кем приходится молодой фрау этот респектабельный юноша? Сыном он быть не может, у них разница в возрасте не больше десяти лет. Братом тоже, поскольку пожилая фрау слишком стара, чтобы приходиться ему матерью. Скорее всего молодой человек является для старушки внуком, а с молодой его не связывает родство. Возможно, она всего лишь компаньонка, поскольку имеет вид абсолютной старой девы.