Нина Шнирман - Счастливая девочка (повесть-воспоминание)

Приходит Папа и зовёт нас всех в детскую, мы идём. Подходим к полкам, Папа говорит: «Мартышка — включай!» Я смотрю — он за это время к выключателю от розетки провод подвёл. Я так обрадовалась, выключатель наверх подняла… и лампочка загорелась! Все стали хлопать в ладоши, а Анка стала кричать и прыгать от радости. Мамочка с Бабушкой подошли к полкам совсем близко, и Мамочка говорит: «Комнаты стали совсем другие!» А Бабушка говорит: «Они стали очень нарядные!» Элка смотрит на меня, головой качает и говорит: «Как хорошо ты всё придумала… и сделала! — Потом добавляет: — Я не думала, что ты сможешь!»

Я думаю: очень всё это здорово, но лучше я всё-таки не буду больше Папиным сыном.

Лучше я буду, как и раньше, Папиной дочерью!

«Шура, ну давай «Лесного царя», — предлагает Мамочка. Она сидит за роялем, рядом стоит дядя Шура, на пюпитре ноты, и они оба их разглядывают.

Папа в своей семье — самый младший. У него два старших брата — старший брат дядя Миша, он умеет играть на скрипке, на виолончели и на контрабасе, средний старший брат дядя Шура, он умеет играть на скрипке и виолончели и очень хорошо поёт. Они доктора. И старшая сестра — тётя Томуся, она умеет играть только на рояле и умеет хорошо говорить на трёх языках.

Папа рассказывал, что, когда началась война, оба брата пошли на фронт. Дядю Мишу не взяли, потому что ему было больше пятидесяти лет и какие-то болезни, а дядю Шуру взяли, хоть он был психиатром. В сентябре 1941 года он вёз на открытой грузовой машине раненых с «передовой», а их расстрелял фашистский самолёт — когда он подлетал, дядя Шура лёг на раненых и закрыл их, его «всего изрешетило», так рассказывал Папа. Дядю Шуру отвезли в госпиталь в Москву, там ему сделали много операций, и он не умер, но на фронт его больше не взяли, а Папу в это время «вернули» с фронта — он тоже туда ушёл, но ему сказали, что такие учёные должны работать для фронта, а не воевать! И он оказался в Москве, когда дядя Шура лежал в госпитале после операций. Папа за ним ухаживал, потом забрал его к нам домой и там «выхаживал». Он его «выходил» и поехал куда-то далеко, где уже работал его институт, а дядя Шура остался в Москве и стал работать главным врачом госпиталя, который был в здании какой-то школы. Сейчас он, пока война и блокада Ленинграда, живёт в Москве, и к нему из эвакуации, тоже в августе, приехала его семья — тётя Галя и две дочки, они наши двоюродные сёстры, Аллочка и Бебочка. Я люблю дядю Шуру и Бебочку. Сейчас они все у нас в гостях.

Мамочка недавно сказала: «Какая у нас счастливая семья! Шура выжил после таких страшных ранений, и Миша блокаду пережил — она скоро кончится!»

Я смотрю на дядю Шуру, он вдруг бывает очень похож на Папу, они с Мамочкой о чём-то говорят, смотрят ноты, смеются. Мне очень интересно, какой у него голос. Они уже были у нас несколько раз, но он ни разу не пел.

— Знаешь что, Вавочка, — говорит дядя Шура, — странспонируй-ка ты мне это на тон вниз.

— Хорошо, — говорит Мамочка. Она очень прямо и красиво сидит за роялем, и сейчас она ещё выпрямляется, сидит, совсем-совсем не шевелится, очень внимательно и даже строго смотрит в ноты и говорит: — Я готова. — И спрашивает у дяди Шуры: — Можно начинать?

Дядя Шура кивает головой. Мне кажется, что он стал выше и больше, глаза у него блестят, но не весело, а как-то непонятно! Мама начинает играть, у меня по спине бегут мурашки, я смотрю на дядю Шуру, и мне становится немножко странно, потому что мне становится страшно! И вдруг комната, вся комната, заполняется звуком — он такой сильный, густой, я даже не сразу понимаю, что он очень красивый! Он вибрирует, волнует, звук очень громкий, но я понимаю каждое слово:

Нас здесь много — тех, кто слушает дядю Шуру: Бабушка, Папа, Эллочка, Анночка, я, тётя Галя, Аллочка с Бебочкой, но мне кажется, что мы стали очень маленькими, и если лесной царь, а может и дядя Шура, махнёт рукой или сверкнёт нам в глаза своими страшными глазами, мы сразу окажемся в этом ужасном, холодном и очень опасном лесу!

Я не могу даже голову повернуть, смотрю на дядю Шуру, я чувствую огромную беду — им не убежать от лесного царя! Почему отец не верит сыну? Лесной царь говорит с сыном. Почему отец придумывает и говорит сыну про какой-то туман?! Зачем он говорит про ветер — он просто не видит лесного царя, а сын — видит!

Лесной царь говорит сыну про каких-то своих дочерей — он обманывает его! Он страшная, злая сила! Почему отец не верит… не верит сыну?! Как страшно в этом лесу — лесной царь мчится за ними, он быстрее, чем всадник, он ветер, страшный ветер, он везде! И вдруг я вижу лошадку, телегу, маленькую девочку и синюю полосу на сером непонятном лице. Он уже хватает сына, я знаю, он убьёт его! В комнате уже совсем нет места для звука — всё! Лесной царь забрал сына себе — он его убил! И в комнате тишина. Тихо. И вдруг Бабушка начинает хлопать — и тогда все мы очень громко хлопаем!