Виктор Свен - Моль

О настоящем он не хотел думать. Он отказывался от него, в испуге отодвигался и даже внушал самому себе, что настоящего у него нет. Так-таки совсем нет, и удивляться тут нечему.

«Настоящего ни у кого нет, — со злостью думал он. — Все мы топчемся меж тем, что было и что будет, и не замечаем, как и куда бежит время своей и чужой жизни».

Иногда злость сменялась тоской, очень напоминающей просьбу к кому-то в чем-то разобраться и что-то понять.

— Вот и я, — шептал он, — что я имею?

Действительно, у него ничего не было. Согнувшись под тяжестью свободы от всего, он шел в темноту своего будущего.

Тут Автор с полным основанием может сказать, что за этим движением Решкова следил его друг, Владимир Борисович Кулибин. Он записывал любую мелочь, иногда повторялся, но обнаружив повторение — не смущался: ему казалось, что он — хирург, готовящийся к сложной операции, которая позволит рассмотреть всё, происходящее в душе Решкова. Но Кулибин упускал из виду, что хирург равнодушен и далек от любви к тому, кто лежит на операционном столе.

Кулибин и жалел и любил своего истерзанного, безнадежно больного друга, теперь откровенно прибегающего к наркотикам: водка ему уже не помогала.

В один из дней, когда Решков заговорил о мучающих его предчувствиях, Кулибин воскликнул:

— Зачем вы, Леонид Николаевич, так упрямо думаете о какой-то бездне!?

— А вы знаете, Владимир Борисович, — ответил Решков, — она странная, эта бездна. Она не внизу, а где-то там, над моей головой. Остальное тоже странное. Вот я откидываюсь на спинку дивана, засыпаю, или только кажется мне, что сплю, но перед моими глазами плывут картины. Не только те, что повторяют мое прошлое, но и те, которые показывают, что должно случиться со мною. Вот и сейчас… вот я закрываю глаза, Владимир Борисович, и всё исчезает. И эта уютная квартира. И диван. И кому-то и когда-то принадлежавший богатый книжный шкаф с книгами, тоже кому-то и когда-то принадлежавшими. Исчезаете и вы, Владимир Борисович, — теперь уже глухо шептал Решков, — тухнет свет электрических ламп. Наступает зимняя ночь, и я вижу снежинки, растерянно вышмыгивающие из темноты, чтобы добраться вон туда, к очень далекому огню неизвестно кем и для чего зажженного костра. Я иду к этому костру. Иду, спотыкаясь. И я никогда не приду…

С искаженным лицом Решков упал на диван.

— Что с вами? — спросил Кулибин, и услышал просьбу пойти в соседнюю комнату, взять там со столика… Что «взять» — Кулибин знал, а когда вернулся, Решков сидел с уже завернутым рукавом рубахи.

Передав в дрожащие пальцы Решкова шприц, Кулибин опустил голову.

Да и что ему было делать, этому деликатному Владимиру Борисовичу Кулибину? Доброжелательный, чуткий, но бессильный, он не только не мог спасти Решкова, но даже и поддержать его, чтоб на какое-то время отодвинуть неизбежность крушения.

Отметив это, Автор считает нужным перейти к рассказу о том, что говорил —

— Записанные вами на страницах «Моли» терзания, ну, там, Кулибина, что ли, — сказал Собеседник, — они, не скрою, интересны. Как информация. Не забыли вы и прямо-таки детективный пассаж с каким-то билетиком Ленина, попавшим в руки бандита Ошалкина.

— Позвольте, — запротестовал Автор. — Нет, я не обижаюсь, что вы пустили в оборот словечко «информация». Пусть «информация». Но какая связь «информации» о Кулибине или Решкове с «информацией» о Ленине и его партийном билете?

— Диалектическая, — улыбнулся Собеседник. — О термине не будем спорить… К тому же, — Собеседник пренебрежительно дернул губами, — дело не в партбилете. Дело в обстоятельствах, при которых этот билет был отдан самим Лениным. А обстоятельства эти, о них говорится в «Моли», они, ведь, разрушают культ героя Октября. Героя — нет! Есть мышь, дрожавшая перед Ошалкиным, мышенок — трепетными лапками преподносящий великолепный браунинг. Кому? Московскому бандиту на улицах Москвы, убранной знаменами Октября. Но ведь «светило мировой революции» двигалось под охраной отборнейших китайско-латышских чекистов? Они-то куда девались? Понимаете теперь?

— Что тут понимать? Разбежались. С Ошалкиным не пошутишь! Об этом и говорится в «Моли». И, заметьте, говорится впервые о том, что случилось… какой конфуз случился с Лениным. Вы это можете воспринять некоторым преувеличением, стремлением пощекотать нервы читателя приемчиком мастеров детективного рассказа, в самых неожиданных местах подкидывающих… ну, такое… для читателя или зрителя просто невозможное! Вроде Ленина, оказавшегося в руках банды. Но этот эпизод взят мною из записок тех, давних лет, так что…