Ольга Бешлей - Мой дикий ухажер из ФСБ и другие истории (сборник)

– Здравствуйте, Оля.

И застыл, словно вместе со мною его достигла какая-то сила.

Казалось, сочетание цветов, меня окружавших, его совершенно околдовало. Он зачарованно смотрел на мой шарф, сарафан и заглядывал мне в глаза с такой сильной эмоцией на лице, что я даже смутилась.

Мы коротко переговорили, и я довольно бесцеремонно выпроводила его вон.

Тем же вечером Анатолий написал мне письмо, от которого мне вдруг стало не по себе.

В нем не было ничего неприличного или пошлого. Наоборот. Это было очень честное, открытое, смелое письмо – о сиюминутном чувстве, которое случилось и тут же исчезло. «Глядя на вас, – писал он, – я почувствовал, но не сразу себе объяснил, что вижу не просто красивую и счастливую молодую женщину, а как будто само ваше счастье, в свете которого я вдруг оказался». Он пожелал мне хорошего отпуска и приложил картину – такую же яркую и счастливую, как я. Как мое платье. Как встретившая меня Италия.

После этого письма между нами как будто возникла некоторая неловкость. По крайней мере, с моей стороны. Я стала сухо комментировать его картины, а иногда и вовсе не отвечала на письма.

Анатолий тем временем решил поделиться со мной всем своим творчеством и до того осмелел, что даже прислал мне стихотворную сказку собственного сочинения, которая называлась «Принцесса, гномы и гномушки».

Я мужественно прочла три страницы.

Наверное, можно сказать, что я была свидетелем его короткого творческого пути. Кульминация его наступила примерно на третий год моей жизни в квартире Анатолия. Какой-то знакомый художник предложил ему за небольшие деньги участвовать в выставках. Это полностью его захватило. Он перестал присылать мне картины, за деньгами забегал как мальчишка – только мы его и видели. Но на все выставки нам неизменно приходили приглашения. Я почти все пропустила и пришла только на одну – даже не вспомню теперь, где она проходила. Анатолий водил меня по павильонам и рассказывал о картинах других художников. Некоторые из них мне понравились, но меня поразило, что почти все работы были темными, мрачными и какими-то выморочными. Почему-то многие были на тему войны и смерти. Видно было, что они давят на Анатолия и заставляют его нервничать. Это были работы профессиональных художников, не самоучек. Монументальные, величественные, выделанные проволоками и железом. Маленький павильон Анатолия, казалось, спас в себе все краски мира. Но вместе с тем было в нем что-то трогательное и жалкое. И картины, которые раньше казались мне такими большими, вдруг стали маленькими и тонкими. Очень хотелось их все оттуда забрать и спасти.

Как и самого Анатолия.

Перемены начались весной, вскоре после крымского референдума. Шел четвертый год нашего знакомства. Анатолий вдруг стал суетливым и каким-то потерянным. Мы совсем перестали говорить о картинах. Я сама была вымотана до предела. Физическая война на Украине, идеологическая война в России. Соцсети наполнились ненавистью и кровавыми видео. Родители моей соседки кричали ей в трубку, что она враг народа. У меня начались панические атаки в метро и совсем расстроился сон. Я и без обсуждений знала, что Анатолий, скорее всего, приветствует захват территорий, поэтому старалась с ним лишний раз ни о чем не беседовать. Но как-то раз – кажется, это опять было лето – все же спросила, не писал ли он новых картин.

– Нет. Вы знаете… – Он замялся, а потом вдруг сказал так, словно сделал серьезнейшее признание: – Я не могу. Я не могу рисовать. Ничего не могу.

– Как же так? – удивилась я. – Почему?

– Я не знаю! Может быть… может быть, вся эта атмосфера. Я так радовался, что мы взяли Крым. Знаете, в Советском Союзе был Крым. Но теперь эта война. Я смотрю телевизор. Ведь там погибают люди! Но кто эти люди? Зачем они там?

– Ну как кто? – удивилась я. – Наши люди. Наши войска.

– Нет, это я понимаю. Я даже рад, что там наши войска. Но зачем же там умирают?

Я моргнула.

– Так вы за войну или против нее?

– Я за, я, конечно же, за. По телевизору говорят, по-другому нельзя. Я же все понимаю. Нужно спасать русское население.

– Да от кого спасать-то?

– Я не знаю. Европа, США. Ведь на нас нападают!

– Так на нас нападают или на Украину?

– Вы совсем меня, Оля, запутали!

– Да это не я вас запутала, а ужасный ваш телевизор! Зачем вы вообще его смотрите?

– Я же должен знать, что происходит! Война… видимо, по-другому нельзя. Видимо, мы должны были так поступить…