Сол Беллоу - Приключения Оги Марча

Иногда я с неудовольствием перехватывал скептические взгляды, которые Тея бросала на орла. По дороге я ласково говорил с ним и поглаживал перышком, призывая:

— Давай, старина, на этот раз покажи, на что ты способен!

Мы подошли к тому же месту — убежищу игуан. Я поднялся выше, чем в прошлый раз, чтобы дать Калигуле лучший обзор каменистого склона. Мы остановились. Он с силой вцепился в меня когтями, и я едва выдержал его вес на поднятой руке. Бизон то и дело вздрагивал всей шкурой от укусов мух, облепивших его седые бока.

Тея ехала позади — я видел ее сквозь папоротниковые заросли. В поле моего зрения мелькал и Хасинто — карабкался по скалам, и уже послышался шум от прыжков вспугнутых ящериц в подрагивающие алые цветы. Внезапно до меня дошел смысл охоты не с помощью неодушевленного оружия, а с живым существом, которого обучаешь, уверившись, будто всякое сознание — от слабых зачаточных проблесков до великих и всеохватных его проявлений — имеет один источник и общую природу. Я погладил птицу. Бизон, словно проверяя, здесь ли я, повернул ко мне голову. И в этот момент Тея взмахнула своим головным платком, подавая условный сигнал. Я нащупал тесемку колпачка и пригнулся к седлу, пуская лошадь в галоп. Бизон послушно ринулся вперед. Возможно, я выбрал слишком крутой спуск, потому что двигалась лошадь быстрее обычного. Сжав ляжками ее бока, я с криком «Взять!» сдернул колпачок и тут же почувствовал, что лечу над головой лошади, которая судорожно пытается удержаться на скользком камне. Лошадь падала вместе со мной. Я ощутил толчок — это Калигула слетел с моей руки — и увидел красное — свою кровь на камнях. Ударившись о землю, я плавно заскользил вниз. Раздались бешеное ржанье Бизона и вопль Хасинто.

— Откатись! Откатись от него! — закричала Тея. — Оги, дорогой, быстрее! Он брыкается! Он ранен!

Но копыто Бизона угодило мне прямо по голове, и больше я ничего не помню.

Порой требуется долгое время, чтобы осознать нашу связь с природой и цену, которую мы платим за эту связь и возможность длить наше в ней пребывание. Время, потребное для осознания этого факта, зависит от скорости растворения сиропа социальных условностей, которым мы услаждаем жестокую непреложность. Но, так или иначе, сироп этот растворяется и представшая нам реальность наполняет нас тягостным изумлением — мы внезапно понимаем, откуда произошли и куда должны вернуться. И можем вернуться в любую минуту, даже в следующую.

В общем, бедняга Бизон, проломивший мне череп копытом, сломал себе ногу, и Тея его пристрелила. Выстрела я не слышал, поскольку был без сознания. Вдвоем с Хасинто они взвалили меня, как куль с мукой, на спину ее лошади. Мальчик держал меня, сидя в седле. Из раны моей лилась кровь, к тому же мне вышибло зуб в нижней челюсти. Так, обмякшего, перевязанного тем самым платком, которым Тея подала знак начинать охоту — платок этот так промок, что уже не впитывал крови, — меня доставили к доктору. Уже возле его дома я шевельнулся и спросил:

— Где орел?

Никакой случай на охоте, даже самый трагический, не заставил бы Тею уронить слезу. Она не плакала. Оглушенный падением, ослабевший от потери крови, с забитыми землей ушами, я не столько слышал, сколько видел. Каждое касание ветерка или пряди волос к ране вызывало боль. По руке Теи, сжимавшей мою ногу, текла кровь. Она взмокла от пота, но была очень бледной. С отчетливой ясностью и четкостью деталей, характерной для зрения в такие минуты, я видел ее лицо в пятнышках света, отбрасываемого металлическими дырочками на шляпе, испарину на переносице и над губой.

Потом я расслышал крик мальчишки:

— Es el amo del aguila! El aguila! [186] Вот он, орел! Вот он! (исп.)

Орел кружил над нами, очерчивая широкие круги, — мощный, с хищно загнутым клювом, в своих пышных турецких шароварах из перьев. Мир казался мне громадным и высоким, и я чувствовал себя цепляющимся за какой-то самый нижний его край.

— Тебе зуб вышибло, — сказала Тея.

Я кивнул, чувствуя языком дырку. Ну, раньше или позже, но с потерей зубов приходится мириться.

Во двор дома доктора вышли две женщины со сложенными носилками. Меня положили на них. Я был очень слаб и то и дело терял сознание, но когда меня проносили через патио, очнулся и мог порадоваться прекрасной погоде. Правда, в следующую же секунду настроение омрачила мысль, что из - за меня погиб Бизон — лошадь, оставшаяся невредимой на войне, избегшая пуль, вынесшая тяжелые переходы и, вероятно, наблюдавшая сцены насилия и пыток, трупы с развороченными, кишащими муравьями внутренностями, познавшая ураганный огонь и разрывы мин, пала от встречи со мной.